"Пять вечеров" (1979). Никита Михалков
"Pyat vyecherov" (Cinco tardes) (1979). Nikita Mijalkov
Amor renaciente, soledad y melancolía
La URSS en 1958
Francisco Huertas Hernández
"Пять вечеров" (1979). Никита Михалков
"Pyat vyecherov" (Cinco tardes) (1979). Nikita Mijalkov
Тамара Васильевна (Людмила Гурченко)
Tamara Vasilyevna (Lyudmila Gurchenko)
"Пять вечеров" (1979). Никита Михалков
"Pyat vyecherov" (Cinco tardes) (1979). Nikita Mijalkov
Introducción. Aspectos generales de la película "Пять вечеров" (Cinco tardes)
El renacer del amor es el tema de la película soviética "Пять вечеров" (Cinco tardes), dirigida en 1978 por Nikita Mijalkóv. Un drama basado en la obra homónima de Aleksandr Moiseyevich Volodin (1919-2001) sobre el encuentro de un hombre y una mujer después de muchos años de separación provocada por la guerra. La obra teatral estrenada en Leningrado, con dirección de Gueorgui Tovstonógov, en 1959, con Zinaida Sharko (1929-2016) en el rol principal, fue un éxito, pero al llegar a Moscú recibió críticas, por su interés en "la gente pequeña y los destinos malsanos" (маленьким людям и неустроенным судьбам). Mijalkov decidió filmar en blanco y negro -excepto el final- y con tonos sepia, para recrear la época de la obra teatral, finales de los años 50. El propio Volodin creía que su obra, escrita en el periodo del "deshielo de Jrushchov", estaba obsoleta en los 70, con el personaje de la mujer "solterona" y los "destinos inestables" de todos los caracteres representados. El guion de la película fue escrito por Nikita Mijalkov y Aleksandr Artyomovich Adabashyán (1945), que construyeron un film teatral en espacios cerrados y oscuros, manteniendo la tensión de los diálogos. Era necesario iluminar esos espacios claustrofóbicos de los apartamentos comunales, para lo que se contó con el extraordinario operador de fotografía Pavel Timofeyevich Lebeshev (1940-2003) que patentó la tecnología "DDZ" (iluminación dosificada adicional) para aumentar la fotosensibilidad general y la latitud fotográfica. Lebeshev introduce la plasticidad en el encuadre, el rodaje cámara en mano, recrea un estilo retro y documental, hace tomas largas (planos secuencia) y consigue luminosidad en los rostros desvelando esa "trama" oculta de los sentimientos reprimidos.
Nikita Sergueyevich Mijalkóv (Никита Сергеевич Михалков) (Moscú, 1945), director de cine, guionista, productor, actor, presentador de televisión y bloguero ruso, ganador de múltiples premios como director (Oscar, Cannes, Venecia, San Sebastián). Hijo de los poetas Sergei Mijalkóv y Natalya Konchalovskaya. Hermano del realizador Andrei Konchalovsky.
Su carrera como actor incluye: "Я шагаю по Москве" (Caminando por Moscú) (1964) de Georgy Danyelia; "Сибириада" (Siberiada) (1978) de Andrei Konchalovsky; "Вокзал для двоих" (Estación para dos) (1982), y "Жестокий романс" (Cruel romance) (1984), ambas de Eldar Ryazanov.
Como director destacan: "Раба любви" (Esclava del amor) (1975); "Неоконченная пьеса для механического пианино" (Pieza inacabada para piano mecánico) (1977), basada en Chejov; "Пять вечеров" (Cinco tardes) (1978); "Несколько дней из жизни И. И. Обломова" (Unos días en la vida de Oblomov) (1979), basada en Goncharov; "Очи чёрные / Oci Ciornie" (Ojos negros) (1987), sobre textos de Chejov; "Урга - территория любви" (Urga, el territorio del amor) (1991); "Утомлённые солнцем" (Quemado por el sol) (1994); "Сибирский цирюльник" (El barbero de Siberia) (1998); "Солнечный удар" (Insolación) (2014)
En el cine de Mijalkov se dan ciertas constantes: el amor por la literatura clásica rusa, el conflicto entre el individuo y su entorno, la presencia de Rusia, y las dificultades de las relaciones personales, en el amor, la amistad o la justicia.
El estreno de la película "Cinco tardes", o "Cinco noches", tuvo lugar el 4 de junio de 1979. Filmada en poco tiempo, casi accidentalmente, durante un parón forzado de dos meses del rodaje a gran escala de "Unos días en la vida de I. I. Oblomov". Stanislav Lyubshin, en el papel principal de Sasha Ilyin, se convirtió en el mejor actor del año en 1979 y recibió un premio en el Festival Internacional de Cine de Hyères (Francia). Aunque Aleksandr Volodin, el autor de la pieza teatral ambientada en Leningrado, se había opuesto, al principio, a su adaptación cinematográfica: "cuando vi la película pensé que, sin saberlo, había escrito mi Ilyin especialmente para Lyubshin" admitió. Este melodrama amoroso, en estilo "retro", es una "obra de cámara", por su intimidad que deriva de la cercanía de los espacios y las emociones. El espectador joven quedará perplejo con las pantallas de televisión de los años 50 del tamaño de la palma de una mano. La obra teatral se hizo más popular tras el film. Desde finales de los años 90 hasta hoy se ha representado por todo el país: Moscú, Novosibirsk, San Petersburgo, Saratov, Riga, Vologda, Bratsk, Primorye... Y los mejores actores: Yevgenia Simonova, Yelena Yakovleva, Larisa Guzeyeva, Olesya Zheleznyak, Sergei Garmash, Yevgeni Sidijin, Andrei Sokolov...
"Cinco tardes" se articula en cinco partes, en las que se entrecruzan dos parejas en cinco espacios cerrados (apartamentos comunales de Zoya, Tamara, Timofeyev; locutorio telefónico de Katya, restaurante de estación de tren), en la ciudad de Moscú, en 1958: la pareja madura protagonista formada por Aleksandr y Tamara, ronda los cuarenta años, y se separaron durante la guerra. Él desapareció dieciocho años. Son recelosos, guardan secretos, y tienen amargura acumulada. La otra pareja formada por el sobrino de Tamara, Slava, y su amiga Katya, es joven, impulsiva, vital, y no tiene los traumas de la guerra. Hay una tercera mujer, Zoya, que amó -y sigue amando- al escurridizo Aleksandr (Sasha). Los tres personajes femeninos están dotados de más fuerza y espontaneidad. Alrededor, algunos caracteres secundarios, que incluyen a un amigo ingeniero de Sasha, Timofeyev, y los omnipresentes vecinos de los apartamentos compartidos.
Sasha, estando con Zoya, por casualidad, ve el edificio donde se alojó antes de la contienda en una habitación que alquilaba Tamara, y decide visitarla. Se instala allí y durante tres tardes sus almas se acercan. Él se hace pasar por ingeniero jefe de una planta química. Ella, soltera, encargada de una fábrica de zapatos, está ocupada en su sobrino. Pero cuando Tamara se muestra reacia a marchar con Sasha, éste decide alejarse. Se siente un fracasado. Tamara le busca. Él se ha escondido en casa de un amigo, Timofeyev, que es el verdadero ingeniero jefe. Aleksandr espera en el restaurante de la estación. Regresa a su trabajo de conductor en el norte. La impulsiva Katya se presenta en la estación para decirle que Tamara quiere verle. Sasha regresa a la casa de Tamara.
Mijail Kozin (Kinopoisk) reflexiona sobre el azar -o su contrario, el destino- en la triple dimensión de la condición humana: abandono, búsqueda y encuentro. "El personaje principal, Ilyin (Stanislav Lyubshin), se encuentra accidentalmente con su vieja amiga Tamara (Lyudmila Gurchenko). El espectador tendrá que intuir qué los unía, por qué se separaron y qué les espera".
El hombre abandona a la mujer por circunstancias que les sobrepasan (una hipótesis que la película omite es que estuviera preso en el norte), y no parece buscarla en muchos años, en los que tuvo otras relaciones, pero una tarde, de pronto, recuerda. Ha reconocido el lugar donde juntos se amaron: la vivienda de ella. El amor renace como memoria y sensación. El reencuentro de la pareja es difícil porque el tiempo les ha alejado. Ambos son más reservados. Se aman pero no se atreven a confesarlo. Quien amó de veras jamás olvida. Un invisible hilo rojo de fidelidad y ternura, que el espectador desea porque proyecta su necesidad de amar, une a los antiguos amantes, aunque apenas sea perceptible, más que en furtivas miradas o silencios, concluirá la travesía dolorosa. Quien fue abandonado, quien abandonó, queda a la deriva en un mar sin horizonte, y el encuentro, el regreso a casa, al regazo amado, es la reintegración al todo que perdimos. Sasha, unido a Tamara, ha conservado la presencia de ella en sus cartas. La "nueva vida", las "nuevas alegrías" que espera quien amó es el retorno a la plenitud de la unción. El regazo de Tamara acoge a Sasha. La totalidad se actualiza en el amor.
Kozin recalca la importancia del gesto, que descubre lo que el lenguaje calla: "los diálogos y monólogos contienen un subtexto oculto: lo que importa no es tanto el contenido verbal del discurso, sino la revelación en palabras de la esencia de los personajes". La prodigiosa fotografía de Lebeshev hace posible el milagro. La puesta en escena es teatral, pero los desplazamientos y diálogos de los actores, en espacios débilmente iluminados, y donde en el exterior -jamás visto- siempre es de noche, crea poderosos resortes en el espectador. Si la metáfora de las viviendas claustrofóbicas se refiere a la URSS posestalinista, a la condición de las mujeres solteras, o a una dificultad psicológica de expresar emociones, lo cierto es que la tensión entre luz y palabra está plasmada en el constreñido espacio escénico del encuadre, con su profundidad de campo, sus primeros planos y el movimiento de las figuras en los planos secuencia.
Ante la ausencia de paisaje exterior, el espacio interior, que envuelve a los personajes, exige unas grandes y contenidas interpretaciones. La pareja protagonista madura es perfecta. Lyudmila Gurchenko, extraordinaria, como siempre, entre la amargura resignada y la vehemencia del amor perdido y renacido. Stanislav Lyubshin compone un personaje muy contradictorio, egoísta, violento, fracasado, vulnerable, imprevisible, caprichoso. Conforme avanza la historia descubrimos que su máscara esconde a un hombre sin hogar.
En la pareja joven, contrapunto vital, alocado, de la mayor, también destaca la magnífica actuación de Larisa Kuznetsova, un carácter impulsivo y bondadoso, que será decisivo como intermediaria entre Tamara y Sasha. Un rol secundario tiene el sobrino perezoso de Tamara, que compone Igor Nefyodov, un actor que se suicidó por amor. Siempre dando la réplica a su "padre ideal", su "modelo", Lyubshin. Entre ellos hay un conflicto inevitable por el amor de Tamara.
Valentina Telíchkina, como Zoya, es el personaje más noble y generoso de todos. Con la misma vitalidad de las otras dos mujeres, pero sin recibir amor. Telichkina, bellísima, encarnaba a mujeres vivaces y espontáneas, y fue denominada un "иконой стиля" (icono de estilo).
Del resto de actores, el escritor y guionista Aleksandr Adabashyan tiene un rol como amigo del protagonista. Y mención aparte merece la brevísima intervención de la gran actriz Olga Nikolayeva, la vecina que acude cada tarde, con su marido, a ver la televisión.
Estructura narrativa y visual de "Пять вечеров". Análisis histórico de la URSS en 1958
"Пять вечеров" se inicia con unas imágenes de Moscú -rascacielos "Las siete hermanas" ("Семь сестер" Сталина), pioneros, multitudes en verano, una pareja, avenidas, parques, palomas, tecnología soviética, bailes, tiendas, desfiles de moda, noche en la ciudad- en 1958 mientras escuchamos el vals "Московские бульвары" (Bulevares de Moscú) (1957), cantado por Lyudmila Gurchenko y Vladimir Troshin, compuesto por Anatoly Lyepin, con letra de Yevgueny Dolmatovsky. Los veinte años que separan la acción del rodaje se tiñen de un gris sepia. La canción se desvanece, como si el tocadiscos se hubiera quedado sin corriente eléctrica...
Primera tarde (Вечер первый): Pantalla en negro. Escuchamos la voces de una pareja: "- Bueno, ¿lo encontraste? - Ahora, Zoinka. - Sasha, ¿qué es el amor? - Lo desconozco, Zoey. - El amor es una corriente eléctrica. Sólo alterna... Es muy posible que lo sea. - No puede ser: es" (- Ну, нашёл? - Сейчас, Зоинька. - Саш, а что такое любовь? - Неизвестно, Зой. - Любовь - это электрический ток. Переменный только... Очень может быть. - Не может быть, а точно).
Qué manera tan perfecta de sintetizar visual, lírica, psicológica y filosóficamente el tema de la película: ¿Qué es el amor?. Primero tenemos la transición entre el vals y las imágenes documentales de Moscú con la pérdida de fluido eléctrico en el apartamento. El amor en la oscuridad se interroga acerca de su naturaleza. Es Zoya (Valentina Telíchkina), mujer que amó a Sasha. La canción vuelve a sonar en el tocadiscos: música diegética. El hombre, de vacaciones, a su lado, es Aleksandr Petrovich Ilyin, Sasha (Stanislav Lyubshin). "Le tengo miedo a la electricidad. Qué bueno que estés aquí" (Боюсь я этого электричества до смерти. Спасибо - ты тут), dice la mujer.
Los personajes ocupan el reducido espacio de la vivienda, y se mueven dentro de ella, constreñidos, en paralelo a su dificultad para expresar sentimientos. Zoya, bellísima, vital, sigue enamorada de Sasha. El tocadiscos, la radio y el aparato de televisión, omnipresentes, sitúan el contexto histórico del film, con canciones y noticias de la época, y, por ende, también son la débil conexión con el exterior de unos personajes totalmente encerrados en sus interiores. El origen teatral de la historia está muy presente. La muchacha le pide que traiga sus cosas del hotel, pero, de repente, el hombre se queda mirando por la ventana, al número 8 de la calle, y empieza a hacer aspavientos. "Le alquilé una habitación aquí a una mujer antes de la guerra. ¿Cuándo fue esto? ¿Diecisiete? ¡No, hace dieciocho malditos años!" (Я тут у одной женщины комнату снимал до войны. Когда ж это было-то? Семнадцать? Нет, восемнадцать лет, чёрт возьми!) El conflicto vital entre hombres y mujeres se expresa en el disgusto de Zoya, con sus vecinos, que no han vigilado el horno: se ha quemado el pastel, y en la ausencia de Sasha, que, en todo momento, ha permanecido ajeno a la conversación de Zoya. Ahora, el hombre se entrega a sus recuerdos. Decide visitar esa casa, y promete a la muchacha regresar en quince minutos. No cumplirá su promesa.
Cambio de escenario. Apartamento comunal de Tamara. Una vecina gruñona, Nina Mamikonovna (Nina Ter-Osipyan) abre a Aleksandr: "Son muchos los que viven, pero nadie abre la puerta" (народу много проживает, дверь открыть некому).
Los "коммунальные квартиры" (apartamentos comunales), "kommunalka", característicos de las ciudades soviéticas en los años 50, albergaban a varias familias en un solo espacio, con cada familia ocupando una habitación individual, mientras compartían las áreas comunes como la cocina, el baño y, a veces, el pasillo. En "Cinco tardes", la kommunalka es un personaje central, constituye el marco de la historia, y determina las relaciones entre los personajes. El cuarto privado de cada familia servía de sala de estar, comedor y dormitorio. Al ser la cocina compartida se daban situaciones como el pastel quemado de Zoya, con los vecinos indiferentes. Los baños también eran comunes. Y los pasillos, muy presentes en esta película. El gran número de personas que cohabitaba generaba problemas de intimidad y convivencia. La privacidad era limitada, aunque, por contra, se generaba un sentido de comunidad y apoyo mutuo.
Tamara Vasilyevna (Lyudmila Gurchenko) escucha como un desconocido llama a su puerta. En plano general débilmente iluminado su figura emerge disminuida. Se niega a abrirle hasta que ve su pasaporte deslizado bajo la puerta. En un largo plano estático ambos se reconocen. Ella está incómoda. Trabaja de encargada en una fábrica de zapatos. Mijalkov huye del plano contraplano en las conversaciones. Se centra en uno de los personajes. El hombre, elegante con traje a rayas, dice ser ingeniero principal en una gran planta química, en Podgorsk. Tamara, vestida con bata y bigudíes, es miembro del Partido Comunista. Dice vivir una vida plena, pero sus palabras no concuerdan con su semblante. Vive con su sobrino Slava, que estudia ingeniería, y lo elogia por sus capacidades. Y sigue soltera. Aleksandr ha venido tres o cuatro días por cosas de trabajo, y decide quedarse en la habitación de Slava, que le ofrece la mujer.
Una pareja mayor de vecinos acude a ver la televisión. Tamara tiene un aparato de televisión soviético "KVN-49-4", de 1956, con una minúscula pantalla. La vecina (Olga Nikolayeva) pregunta por las presentadoras Nina y Valya. Nina Vladimirovna Kondratova (1921-1989) fue conductora de programas populares como "Голубой огонек" (Foco azul). Valentina Mijailovna Leontyeva (1923-2007) (Valya) alternó con Nina la presentación de "Голубой огонек". Aunque esta emisión comenzó en abril de 1962. Los vecinos ven un reportaje sobre la celebración del 60 cumpleaños del cantante estadounidense Paul Robeson (1898-1976) con los estudiantes del Conservatorio de Moscú en 1958, donde fue nombrado académico honorario. Este bajo afroamericano, comunista y comprometido, fue gran amigo de Rusia. El noticiario establece el contexto histórico. Sasha fuma mientras ven el reportaje en la oscuridad.
A hurtadillas entran Slava (Igor Nefyodov) y su amiga Katya (Larisa Kuznetsova). El sobrino y la chica vienen del cine. Ella está rebosante de energía y buen humor. Y habla sin parar. Despiertan a la severa tía, que censura y sermonea a la muchacha: "Son las 12 de la noche, mañana tienes que levantarte a las 8... ¿Y usted, señorita? Visita a un muchacho de noche. Es tan joven y empieza a comportarse así. ¿Quiere distraer a Slava de sus ocupaciones" (12 часов ночи, тебе в 8 вставать... А Вы, девушка? Пришли ночью к молодому человеку домой. Такая молоденькая и так начинаете себя вести. Славу хотите отвлечь от занятий?). Gurchenko y Kuznetsova mantienen un duelo interpretativo de gran altura. Lebeshev, siempre en el límite de lo visible en su iluminación. El pañuelo blanco (головной платок) en el cabello de Tamara es el foco de luz, que se expande con menor intensidad por su bata. "Yo no soy culpable de que saque un 2" (Я его не отвлекаю, он не из-за меня двойки получает), se defiende Katya. Slava es un mal estudiante. Tamara Vasilyevna, en el centro del encuadre, plano dorsal, cual juez, y los dos jóvenes, en penumbra en los extremos. ¡Metáfora del conflicto generacional: el juicio a la luz de la razón y la experiencia del adulto, que tutela y castiga los oscuros impulsos irracionales de la juventud! La cámara se mueve desde la posición central de Lyudmila Gurchenko siguiendo a Katya o a Slava, sin cortar el plano. Kuznetsova se agita y gesticula explicando nimiedades. En ella se cumple esa verdad: no es bella de rostro, pero cautiva con su fuerza vital, y su boina ladeada (берет). Continúa el duelo de celos entre las dos mujeres. Ambas compiten por el amor del chico. "El honor ante todo. Cuando yo tenía su edad estaba ya criando a Slavik, querida" (Для Вас честь дороже всего. Я в Ваши годы уже Славика растила, милая моя). Ahora es Tamara la que deambula por el encuadre, con la jovencita sentada en el centro al fondo. Un pequeño frigorífico y un mantel blancos son dos fuentes de luz laterales, con el pañuelo móvil de la mujer.
En la conversación subsiguiente, tras la partida de Katya, Slava informa a su tía que la chica es telefonista, y ataca a la mujer: "Y tú por andar con principios no te casaste" (Зато у тебя много принципов. Ты из-за принципов замуж не вышла) que ha dicho que Katya no tiene principios. "Sí, tengo principios. Para ti no hay nada sagrado" (Да. Я из-за принципа. А ты? Для тебя ничего святого нет). Tamara, cada vez más alterada, saca un libro y se lo hace leer a su sobrino, que lo rechaza. ¡Son las cartas de Karl Marx! Abofetea a Slava. Las vidas de ambos son vidas frustradas.
La violencia latente se mantiene en la siguiente escena: el encuentro entre un impasible Ilyin y Slava. El encuadre insiste en la dialéctica entre figura dorsal en primer plano (plano semisubjetivo) y figura sedente frontal al fondo. El foco de luz se dirige al rostro de Aleksandr Petrovich, el inesperado huésped, y a un globo terráqueo giratorio en su mesita. Lyudmila Gurchenko bordea la sobreactuación en sus reprimendas al sobrino rebelde: "¡Dios mío! Y le entregué toda mi juventud. Ya no me queda nada" (Господи! И я ему отдала всю свою молодость. Ничего не осталось). Los dos hombres hablan del Instituto Tecnológico donde estudia Slava, y Aleksandr Petrovich confiesa que no terminó Ingeniería: "Sí, me expulsaron del tercer curso" (Меня вышибли с 3 курса). "Usted trata muy mal a su tía" (Вы, я смотрю, с тётей плохо ладите), asegura Ilyin. "Según la Tercera Ley de Newton, la acción es igual a la reacción. Ella me educa y yo me resisto" (По третьему закону Ньютона: действие равно противодействию. Она меня воспитывает - я сопротивляюсь), responde sarcástico el chico. La lente en zoom in se detiene en el rostro duro de Ilyin, que le recuerda que su tía vive sola, que no se ha casado. Cuando el muchacho se acerca a saludar, Ilyin estruja su mano hasta hacerle daño: "Si vuelves a ofender a esta mujer delante de mí, te desollaré siete veces y te enviaré desnudo a África. ¿Entiendes?" (Если ты ещё раз при мне обидишь эту женщину, я семь шкур с тебя спущу и голым в Африку пущу. Усвоил?). Nikita Mijalkov utiliza unos versos de una fábula escrita por su padre, el poeta Sergei Vladimirovich Mijalkov (1913-2009), "Заяц во хмелю" (La liebre ebria) (1945). Ilyin, enfundado en su abrigo, y con sombrero, como un personaje de cine noir, añade: "Bien, estos días que yo viva aquí, quiero que sean felices para esta mujer, ¿comprendes?" (Так вот, в течение этих дней, что я проживу в вашем доме, я намерен обеспечить этой женщине счастливую жизнь. Понял?). No sabemos si esta imagen estereotipada de Ilyin es una parodia o una de sus máscaras. En todo caso, en este momento, se muestra como un tipo duro, desagradable, machista.
Segunda tarde (Вечер второй): Una escena de transición. Slava pone el mantel nuevo bajo las órdenes de Aleksandr Petrovich. Un plano general con el huésped sentado y recitando aforismos sobre la sabiduría de la vida. Slava y Sasha conversan, asumiendo cada uno su papel. La cámara se ha acercado. Aleksandr Petrovich exige al chico que realice esa tarea todos los sábados. Luego, juegan a boxear. En el cambio de plano, Slava se apresta a la lucha, con un enorme foco de luz de una lamparita de mesa, detrás, justo encima de la televisión. Entra Katya y arremete contra el hombre que pega a su novio, y pregunta qué se celebra: el cumpleaños de la tía Tom. La chica quiere saber cuántos años, y como no se le da respuesta cuenta una historia de una compañera del trabajo que se casó con 38 años: "- Una mujer en el trabajo se casó a los 38 años. - Con uno de 70... - A los 38, una se casa con cualquiera" (- Между прочим, у нас на лестнице одна женщина в 38 лет вышла замуж. - За 70-летнего... - В 38 лет можно выйти за что угодно).
El estigma de la mujer solterona todavía funcionaba. Aunque en la URSS era mucho menor que en los países capitalistas católicos. La ideología comunista promovía la igualdad de género y enfatizaba la importancia de la contribución de todos los ciudadanos al proyecto socialista. Sin embargo, en la práctica, persistían muchas normas tradicionales y expectativas sobre el papel de las mujeres en la familia y la sociedad. Tamara es una persona independiente, y con trabajo de responsabilidad, en las antípodas de las mujeres españolas o italianas que nacían para casarse y nunca eran independientes económicamente, con leyes que lo dificultaban. La Unión Soviética valoraba la institución de la familia como una unidad básica. Las políticas estatales fomentaban el matrimonio y la procreación para fortalecer la nación. Las mujeres solteras a menudo sentían la presión para casarse y tener hijos, ya que esto era visto como una forma de cumplir con su deber hacia el Estado. A pesar de los principios de igualdad, las mujeres todavía llevaban gran parte de la carga doméstica y se esperaba que fueran las principales responsables del cuidado de los hijos y el hogar. Las mujeres solteras podían ser vistas como desviadas de este rol tradicional. Sin embargo, Tamara se ocupa de su sobrino, que ocupa el lugar del hijo, ya que su madre murió en la guerra, y también dirige las cuestiones domésticas. Es curioso que sea Katya la que justifique esos prejuicios de que a cierta edad una mujer tiene que casarse con cualquiera. Aleksandr Petrovich sale de la habitación, filmado cámara en mano, y llama por teléfono a Zoya, disculpándose... al día siguiente. Al salir le dijo que regresaría en quince minutos. Una ventana en la parte superior permite ver la cocina, uno de los espacios compartidos de los apartamentos. Y en la cocina está el punto de luz que llega débilmente al pasillo -decorado con papel pintado- donde está el teléfono.
La pareja que ve la televisión llega y se disculpa por la intromisión. Slava les enciende el aparato.
Katya, mirando por la ventana, envidia unos zapatos de tacón de 300 rublos, que no puede comprar con su sueldo de telefonista. Luego se pone cariñosa y le pide al chico ir al cine Urán (Уран), inaugurado en 1914, más tarde se especializó en cine juvenil. Recuerda con coquetería cuando fue con dos muchachos.
El matrimonio mayor entiende que estorba y se despide. Querían ver el ballet "El lago de los cisnes", pero no lo programaban hoy. Al salir tropiezan con Tamara (Tómochka) y se excusan diciendo que no sabían que tenían invitados, una fiesta (Праздник). Tamara Vasilyevna no entiende nada.
Al ver la mesa pregunta quién le dio permiso a Slava para poner el mantel limpio. E interroga alternativamente a sobrino y novia, lo que se ejecuta con movimientos de cámara que realzan la profundidad de campo del salón. La luz proviene del mobiliario (sofá, mantel), de las lámparas y de las flores blancas del jarrón. El huésped, con cuello de camisa blanco, entra en la sala, y se da un duelo de órdenes y contraórdenes. Tamara está atónita de que el recién llegado sea tan entrometido. Pensaban brindar por "nuestro encuentro" (Нашу встречу), sugiere Sasha. "En primer lugar, no veo necesidad de celebrar nuestro encuentro. En segundo lugar, no hay que mandar en casas ajenas. No permito que le dé de beber al muchacho. Todavía tiene que estudiar" (Во-первых, я не вижу надобности обмывать нашу встречу. А во-вторых, Вы тут жилец. И нечего распоряжаться в чужом доме. И мальчишку спаивать я не разрешу. Ему ещё учиться и учиться), responde la gerente de la fábrica de zapatos. Con parsimonia, el ingeniero toma el mantel con toda la vajilla y la tira por la ventana, aclarando que lo pagará todo, y se encierra en su cuarto.
Tamara Vasilyevna inventa un motivo de celebración (el taller quedó en segundo puesto), avergonzada y humillada. Reúne a Katya y Slava y comen humildemente sin mantel: "Slava, saca rápidamente queso, mantequilla y salchichón del frigorífico. ¡Katya, al buffet! Hay copas de vino nuevas en la parte de atrás. Así que celebremos" (Слава, быстро принеси из холодильника сыр, масло, колбасу. Катя, к буфету! Там новые фужерчики сзади стоят. Вот и попразднуем). Tienen vino Lidya, ¡y ahora ella hace beber a su sobrino y la chica! Tamara finge alegría y hasta da pasos de baile, rogando a la joven pareja a que lo haga. Ha puesto en el tocadiscos "Petite Fleur" (Sidney Bechet) en la versión de 1959 de la orquesta británica Chris Barber's Jazz Band, con el solo de clarinete de Monty Sunshine.
La segunda tarde termina con un momento de lirismo. Tamara escucha a Sasha cantar, y entra en su habitación, cerrando tras de sí la puerta. Le mira ensimismada. En realidad canta Sergei Nikitin (1944) una hermosa balada, "Губы окаянные" (Labios malditos) compuesta por Yuly Kim: "Губы окаянные, / Думы потаённые, / Ой, бестолковая любовь, / Головка забубённая. / Всё вы, губы, помните, / Всё вы, думы, знаете. / Ой, до чего ж вы моё сердце / Этим огорчаете" (Labios malditos, / Pensamientos ocultos, / Ay estúpido amor, / La cabeza está obstruida / Vosotros, labios, recordad / Lo sabéis todo / Ay como el corazón / con esto se entristece). Un plano de los pies iluminados del hombre, y la mirada embelesada de ella y su leve sonrisa. Lyudmila Gurchenko era una actriz extraordinaria, porque podía expresar sólo con la mirada un amor infinito. ¡Y qué belleza irradiaba en esos planos! "¡Qué terrible hubiera sido si me hubiese casado!" (Какой был бы ужас, если б я за кого-нибудь вышла замуж), musita. Finaliza la segunda jornada con los acordes de guitarra y el rostro medio en penumbra de ese hombre desconcertante, violento y melancólico.
Tarde tercera (Вечер третий): Una escalera. Una pareja (Sasha y Tómochka) suben. Un descansillo. Plano picado. Él busca un beso. Allí mismo hace dieciocho años se besaban: "- Tom, ¿recuerdas este lugar? - Éste - Sí, éste. - Claro, lo recuerdo - ¿Recuerdas cuánto tiempo pasamos aquí? Qué locura... ¿Recuerdas cómo te besé la primera vez?" (- Том... Ты помнишь это место? - Вот это? - Да, вот это. - Конечно, помню. - Ты помнишь, сколько мы тут отдежурили? Как ненормальные... Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал?). La luz entra por un gran ventanal a la derecha, Tom parece feliz, ambas siluetas oscuras se recortan en la claridad del espacio. Es una de las escasas escenas en que entra luz natural. La angulación de la toma es oportuna: los sentimientos también caen desde arriba, desde la memoria. No están a ras de los ojos. El amor se disipó en el tiempo, pero su idealización, su altura, aún desborda esas tristes vidas esquinadas. Todavía pueden volver a amarse.
Él insiste en revivir el beso, pero los vecinos deambulan por todas partes. La intimidad es escasa en los bloques comunales. Tamara, pudorosa, se zafa del ingeniero. Rauda asciende. "- No puedo - ¿Por qué? Dime, Tom, yo lo entenderé. Bueno, ¿por qué, Tom?" (- Я не могу. - Почему? Ты скажи, Том, я пойму. Ну, почему, Том?). Tamara Vasilyevna es un personaje complejo. Ama probablemente aún a ese hombre, pero está dolida por su abandono, los años la han hecho desconfiada, gruñona, resignada. Tiene miedo a ser feliz, quizás porque recuerda los versos de Pushkin, en boca de Yevgueni Oneguin: "Pero yo no estoy hecho para la felicidad, / mi alma le es ajena" (Но я не создан для блаженства; / Ему чужда душа моя). El primerísimo plano del rostro asustado y triste de Lyudmila Gurchenko atrapada por el abrigo oscuro del hombre es excepcional. Los ojos de Gurchenko son el alma del film. Lyubshin la protege. Los vecinos siguen pasando.
La escena más romántica viene a continuación: Tom y Sasha sentados en el hall de entrada, en la zona común de los apartamentos, en penumbra. "-Tus manos son hermosas. - Son unas manos comunes. - Tienes unos ojos bonitos. - Son unos ojos normales. - Y es bello el color de tu rostro... - Hoy voy en tranvía y escucho: "siéntate, mamá". Me doy la vuelta y me están hablando. - Sí, el tiempo vuela. Cuanto más lejos, más rápido. Vida mía, ¿soñé contigo? Después de todo, la juventud es una maldita cosa. Promete, promete y engaña" (- У тебя руки красивые. - Обыкновенные руки. - У тебя глаза красивые. - Обыкновенные глаза. - И цвет лица приятный... - Сегодня еду в трамвае и слышу: "садитесь, мамаша". Оборачиваюсь ко мне обращаются. - Да, время летит. Чем дальше тем быстрей. Жизнь моя, иль ты приснилась мне? Всё-таки молодость - окаянная штука. Обещает, обещает и обманывает). La cámara se acerca a Sasha. Tom reacciona a la filosofía melancólica con una afirmación de su felicidad: "A mí no me engañó. Yo siempre supe que sería feliz" (А меня нисколько не обманула. Я всегда знала, что буду счастливая). El sentido de la vida, la felicidad, el paso del tiempo. Nadie quiere conscientemente admitir su fracaso. Tamara Vasilyevna está orgullosa del importante puesto de ingeniero jefe de Aleksandr Petrovich. Lyubshin, primer plano, en contenida actuación, parece ocultar algo. Está triste. "- Y tienes una ciudad entera, una planta ¿Le caes bien a los obreros? - No lo sé, no se lo pregunté - No todos pueden quererte, pero la mayoría debe amarte" (А у тебя целый город, комбинат. Тебя рабочие любят? - Не знаю, не спрашивал. - Ты знаешь, так, чтоб все любили, так не бывает. А в основном, я уверена, любят)
Tamara ha ido a la cocina. Prendió la luz. Sasha sube. El escenario, muy teatral, dispone una gran cristalera que permite ver la cocina en alto desde el hall de entrada. Sasha quiere decirle una cosa: "- Tom, quiero decirte una cosa. Pero esto es entre nosotros. - ¿Entre tú y yo? - Sí. - Quiero dejar el trabajo" (- Том, я хочу тебе сказать одну вещь. Но это между нами. - Между тобой и мной? - Да. - Я хочу уйти с работы). El encuadre dorsal primer plano del que habla, y profundidad de campo obtenida con lente especial para mostrar lejana a quien escucha, Tom. Los focos de luz están a la izquierda. Sasha está harto del trabajo. Cuando la conversación se hace tensa, él se levanta, y sin cortar el plano se va hacia el fondo. La hermosísima Lyudmila Gurchenko, con su vestido de lunares, ocupa el lugar dorsal que antes tenía el hombre. Sasha le propone a la mujer que ama irse con él al norte: "- Tom, vámonos al norte. Soy conductor de primera clase, mecánico. ¿Qué te parece? ¿Con ello perdería algo ante ti? - No sé. - Ah, ¿no lo sabes? - Realmente no me entendiste. No sería peor para mí, pero en la vida una persona tiene que hacer lo mejor que pueda. - ¿Y quién sabe para qué es bueno? ¿Vamos o no? - ¿Adónde? - Conmigo. - ¿Ahora mismo? - ¡Piénsalo! - ¿Y si no lo pienso? - Vamos. - ¿Qué haremos allí? - Trabajaremos - Slavka, no podría vivir sin mi. - Ya se las arreglará. - Vamos. - ¿Por qué me tomas el pelo. ¿Y si no me niego? - ¿Y si todo lo que yo quería era probarte? ¿Podrías ir conmigo al fin del mundo? - ¿Me pruebas? Entonces, recuerda: si tú fueras un hombre vacío e inservible... entonces te irías al fin del mundo... solo. Yo no te seguiré como un perrito" (- Том, давай оторвёмся. Поплывём куда-нибудь на север. Я шофёр первого класса, механик. Там жизнь вот такая сейчас. Что, я стал бы для тебя хуже? - Не знаю. - Ах, ты не знаешь? - Ты меня не так понял. Ты не стал бы для меня хуже, нет. Но я считаю, что человек в жизни должен делать самое большое, на что он способен. - А кто знает, кто на что способен? Поди, разберись. Ну, едем? - Куда? - Со мной. - Вот сейчас, прямо так, да? - Вот сейчас, да? Ты подумай. - А если не думать? - Едем. Что я там буду делать? - Работать. Работа всюду есть. - А Славка? Он без меня закрутится. - Закрутится -раскрутится. Едем? - Зачем ты меня дразнишь? А если я возьму и соглашусь? Ты меня не знаешь. Ну, что с тобой? - А если я хотел тебя проверить, можешь ты со мной поехать на край света? Тогда что? -Проверить? Тогда знай: если бы ты был человек пустой или никчёмный, тогда, пожалуйста, поезжай на край света... Один! Я за тобой, как собачонка не побегу.). Las palabras finales de Tamara son dichas al fondo del plano, donde de nuevo se han juntado. El suelo ajedrezado produce la ilusión óptica de inclinación, la habitación está muy agrandada, con el mobiliario de cocina blanco y modesto. Los personajes empequeñecidos bajo el peso de unas vidas tan limitadas y poco iluminadas como esos interiores en que habitan.
Sasha, ha sido rechazado, queda solo, y enciende un fósforo. La radio transmite noticias. La flama de la cerilla se consume en la mano del héroe. Una llamada de teléfono, y cuelga. Nunca atiende las llamadas, como si huyera de alguien. Otro encuadre con rango de enfoque profundo: el pasillo, zona común, de tránsito de vecinos, y muchas puertas cerradas.
Aleksandr Petrovich toma su sombrero y su abrigo y le dice a Slavka, que ve la televisión, que se va. Éste le pide que se despida de su madre. La cámara sigue a Sasha, que pide al muchacho que no beba vodka ni ofenda a su tía. La dorsalidad de Slavka mirando la televisión, el fuera de plano de la voz de Sasha, son indicios de una acción latente, que no pasa por la superficie de las cosas. El chico plantea un debate que se discutirá en el Instituto Técnico: "¿puede considerarse honrado un estudiante con bajo rendimiento?" (Можно ли считать неуспевающего студента честным человеком?). Esa disparidad entre intelecto y voluntad es uno de los temas del film, de la existencia misma del ser humano: saber y querer. La moral juzga las acciones a la luz de la razón que guía la voluntad, es decir, la justicia o bondad de los actos. Si un estudiante obtiene bajas calificaciones por falta de esfuerzo, o sea, de voluntad, ¿esto se debe a una decisión de obrar mal, con conciencia de las consecuencias? Aleksandr Petrovich, de nuevo, con su aspecto de personaje de cine noir, de duro y lejano ser de secretos inaccesibles, al que el chico acusa de huir, y se interpone en la puerta para impedir que el hombre se marche, lo que desencadena la acción violenta de Sasha que le toma por la nariz hasta reventársela. "¿Quién es Tamara (Tom) para usted? Gana poco y puede usted buscar otra más joven" (Куда Томке до Вас? Зарплата небольшая, работа невидная. И вообще, могла быть помоложе). "¡Ella nunca tuvo a otro, más que a usted! ¡Aunque sea sólo eso, debe despedirse!" (У неё же кроме Вас никогда никого не было. В таких случаях надо хотя бы прощаться!), suplica Slava mientras le retuerce la nariz.
En un plano de puerta oscura, no llegan a cruzarse el hombre que huye, y la mujer que llega, y ve a su sobrino herido. El chico no dice la verdad, y Tómochka cuenta dinero, mientras en la televisión cantan
Cuarta tarde (Вечер четвертый): Cambio de escenario. El apartamento de Timofeyev (Aleksandr Adabashyan). De nuevo, un aparato de televisión que emite un musical soviético. Mucha oscuridad. Suena el timbre. Tamara Vasilyevna busca a Sasha. El largo pasillo cubierto de diarios está en obras. El taciturno ingeniero con gafas abre. La mujer quiere saber dónde está Aleksandr Petrovich Ilyin. Lebeshev y Mijalkov concentran en la lejanía la conversación de los dos personajes, centrados en el encuadre. El plano secuencia traslada a Timofeyev, el amigo de Sasha, al cuarto oscuro del televisor. Allí, escondido, está el fugitivo. Timofeyev miente diciendo que pasó por allí hace diez días. Sin cortar el plano, el pequeño anfitrión atiende una llamada telefónica. Tamara descubre que es el verdadero ingeniero jefe en Podgorsk. ¡Qué guapa Lyudmila Gurchenko, con su abrigo, su gorrita, sus zapatos de tacón, parada en mitad del pasillo, sin salirse del sendero de papeles, y cada vez más expresiva, mirando al espectador, que ocupa el lugar de Timofeyev! Los contrastes lumínicos de las figuras oscuras y el entorno blanco (puertas, periódicos en el piso) siempre reproducen conflictos emocionales. Tamara cambia su tono al ser preguntada si es su esposa, "es una conocida" (- Вы кто ему будете? Жена? - Нет, просто знакомая). Tras muchos minutos la cámara se acerca a los actores. Tamara pregunta si Timofeyev insinua que Ilyin lleva una vida desordenada (?) (Может, Вы намекаете, что он безалаберно живёт?). "¿O insinúa que es demasiado violento y por eso lo expulsaron del instituto?" (Может, Вы намекаете, что он безалаберно живёт?). La gesticulación facial de Gurchenko se amplifica. Una actriz que bordeaba el histrionismo, pero solía quedarse en la genialidad, de una vitalidad desbordante. Habla atropelladamente, defendiendo al hombre que ama, aunque fuese expulsado del instituto. "Él no terminó el instituto (universidad)" (Институт он так и не закончил), exclama el amigo chivato. Sasha se dedicó al deporte, pero acabó marchando al norte. Entonces, Tom parece comprenderlo todo: "¿Al norte?... Él me lo dijo y yo no lo entendí" (На север?... Он мне говорил, я ничего не поняла). El rostro agitado en primer plano de la mujer y sus movimientos derribando sillas significan que ama desesperadamente a ese hombre, fracasado y violento. "Usted sabe, bueno, yo vivo sola. Cuando hay trabajo. Bien. Trabajo. Es interesante. Las fiestas se pasan mal. No dan ganas de ir a ningún lado. Y en casa está todo en orden, el piso limpio... Entonces, lo desordeno... y después lo vuelvo a colocar todo en su sitio" (Знаете, я ведь, в сущности, живу одна. В будни ничего. Работа у меня ответственная, интересная. Всё время чувствуешь себя нужной людям. Понимаете, прекрасно! А вот в праздники плохо. Никуда идти не хочется. Вот так едешь в трамвае и думаешь: ехать бы и никуда не приезжать. А домой придёшь... Пол чистый, всё натёрто, замечательно... Ещё хуже делается. Расшвыряешь все вещи по комнате. А потом приходится опять их собирать, наводить порядок). La revelación de la soledad y el vacío del ama de casa, en plano general, sentada en mitad del encuadre, y con breves planos de los dos hombres escuchando. Queda claro una vez más que son los personajes femeninos de la obra (Tamara, Zoya, Katya) los que encarnan la vitalidad, siendo sus contrapartes masculinos solamente títeres mecánicos. Tamara telefonea a su sobrino (Slavochka). Le dice que Aleksandr Petrovich no se ha ido (Славочка, Александр Петрович ещё здесь. Понимаешь? Александр Петрович ещё не уехал). El chico se desespera de la obcecación de su tía. El amor es así: no conoce negativas, no acepta hechos, ni argumentos, cree, siempre cree en el regreso. No ama quien no cree en el absurdo. Este saber del corazón, de la fe, que Tertuliano (160-220) condensó en su afirmación: "Credo quia absurdum" o "credibile quia ineptum". ¡Cuánto más absurdo más se afianza el amor! En la desesperación, en la muerte, en el abandono... el amor no cesa de crecer y creer. Tamara es una loca, como dice su sobrino, porque ama, sí, es absurda, estúpida: "¡Te voy a encerrar como a una loca, ¿entiendes?" (Тома, я тебя запру, как помешанную, поняла?).
El atractivo Lyubshin sonríe tras la delación de su amigo. La televisión es el refugio de estos hombres atrapados. ¡Qué visión moderna de la alienación mediática del hogar! Pero Ilyin estalla violentamente porque ha sido humillado descubriendo sus mentiras ante la mujer que ama: "¿Quién te pidió que contaras tu biografía? ¿Qué le importa a ella si tú eres el ingeniero principal o no?. Sí, incluso en Podgorsk" (Ну, кто тебя просил рассказывать свою биографию? Какое ей дело: главный ты или не главный? Да ещё в Подгорске!) "Debiste decir: "no hay nadie", "no sé nada"" (Тебя чего просили сказать-то? Никого нет, ничего не знаю). Como el impávido Timofeyev afirma que no sabe mentir y no lo hará, el colérico Sasha se larga. Timofeyev es un hombre feo, y no está dispuesto a que le roben su protagonismo como ingeniero principal. Aleksandr Petrovich es el impostor. El televisor "Luch" (Луч-1) que vemos, en primer plano, se fabricó en la Planta de Ingeniería de Radio de Moscú desde 1955. Mijalkov contextualiza toda la película usando muy pocos elementos: radio y televisión. La realidad histórica nos llega por los mass media.
Quinta tarde (Вечер пятый): Nuevo escenario. El almacén donde trabaja la bella Zoya, vestida con resplandeciente abrigo y sombrero blancos. Memoriza con dificultad para su trabajo, cuando recibe la visita del inconstante Sasha. El juego de luz y penumbra se acentúa conforme la historia se dirige a su desenlace. La iluminación de bajo perfil (Low-key lighting) persigue objetivos históricos (recreación de la películas y noticieros de los años 50), estéticos y psicológicos (claustrofobia, represión). En plano detalle Zoya cambia sus zapatillas por zapatos. Un ejemplo de coquetería de la chica, que sigue queriendo al galán fantasma, como Tamara, cuando al final del capítulo primero, se da cuenta que lleva puestos los bigudíes en el pelo, y resopla enrabietada. Zoya finge preguntando por el encuentro entre Sasha y su antigua patrona: "Hay que ser optimista. No rechace nada de la vida" (В наше время Вы должны быть оптимистом. Берите от жизни всё). Sasha se ha sentado en una balanza, de perfil, pensativo, y responde que no rechazó nada, pero no ha quedado nada. Este cansancio de la vida, que recuerda a Oneguin y los personajes de Chejov. Una "хандра" (melancolía) rusa, de frío fatalismo, y dulce nostalgia de la juventud perdida. Sasha dice que ella lo ha echado. Es mentira, pero es necesario para la autocompasión engañarse huyendo de la felicidad. Se acerca a la mesa de la joven. El contraste lumínico es radical: él, vestido muy oscuro; ella, toda de blanco con el foco de luz de la lamparita. Tinieblas y radiación vital. El infeliz y la perpetua alegría. Zoya quiere que le cuente cómo fue la despedida (ruptura): "Cuénteme cómo fue la despedida. Me encanta escuchar cómo son las despedidas" (Расскажите про ваше расставание. Я люблю слушать про расставание). Los celos entre mujeres adquieren normalmente la apariencia de cotilleo. Zoya insinúa que Sasha no es soltero y mintió a Tamara: "- ¿Dijo que era soltero? En eso todos mienten. Nadie lo cree. ¿Tiene esposa? - ¿Qué esposa? Sólo quedó un sello en el pasaporte" (- Чего наплёл?Что холостой? Так это все врут. Никто и не верит. А ты чего, женатый, что ли? - Да ну, какая там жена? Так, одна печать осталась). Aleksandr Petrovich Ilyin es viudo, o divorciado. En todo caso, un hombre solitario, que buscó un antiguo amor. Asume que no es un ingeniero jefe, y Zoya afirma que la humildad desagrada, que es un conductor en el norte, que gana mucho dinero. Mientras Sasha extrae grano de un saco. "Esa mujer es afortunada" (Да, повезло бабе, ничего не скажешь) se lamenta Zoya. Primerísimo plano de Ilyin: "No, Zoinka, aquí nadie es afortunado" (Нет, Зоинька, тут никому не повезло). "¡Será posible! ¡Él me dejó, y yo debo consolarlo!" (Во даёт! Он же меня бросает - я ж его должна утешать). ¡Eterno rol femenino: proteger, incluso a quien las abandona: hijos, amantes, maridos...! Zoya se eleva en la interpretación de Valentina Ivanovna Telíchkina (1945), hija de un campesino desposeído de sus tierras en los años 30 y condenado a muerte, aunque logró salvar su vida. Su formación musical y su talento para la pintura, aparte de su fe religiosa, fueron importantes en su trayectoria. Telíchkina compuso en "Cinco tardes" uno de sus mejores papeles. Difícil por carecer de protagonismo, y resuelto con la luminosidad que Mijalkóv y Lébeshev le dan. Aunque ella piensa que es un hombre joven y con futuro, Ilyin se siente fracasado: "A los 17 años tenía porvenir" (У меня в 17 лет было всё впереди - и сейчас у меня всё впереди), Zoya ríe: "No se lamente. Usted ha visto mucho en la vida... tanto como el mismo Maxim Gorki" (Столько Вы всего насмотрелись в жизни. Не хуже Максима Горького). Zoya se acerca a Sasha, quiere saber si la otra es simpática, y hace un comentario algo machista sobre mujeres feas y hombres torpes. Ilyin enciende y apaga la lámpara, dice que es hora de ir a trabajar, y cita unos versos del poema "Трактир" (Taberna) (1920) de Eduard Bargitsky (1895-1934): "Пора, пора... / Уже нам в лица дует / воспоминанья слабый ветерок" (Es hora, es hora... ya sopla en nuestros rostros / la leve brisa de los recuerdos). Zoya, sensual, ¿acaso frívola?, propone que se besen (А у меня идея. Давай, поцелуемя? Не бойся, я пошутила. Знаешь, почему я такая легкомысленная?). La luz baña el rostro de Ilyin como una leve brisa de recuerdos, sonríe triste. Zoya retrocede, y se excusa por su trivialidad. Pero, ¿a qué vino Sasha? A despedirse. Una música de fondo con un concierto barroco de violín ha acompañado la despedida. (- Пойду. - А чего приходил-то? - Попрощаться. - Ну, прощайся). Zoya apenas contiene las lágrimas cuando Sasha se marcha.
Cambio de escenario. Locutorio telefónico. Ilyin ha ido a despedirse de Katya, que atiende al teléfono. La rueda de despedidas de Aleksandr Petrovich ha omitido a Tamara Vasilyevna. Es un cobarde. Ilyin usa muchos versos, como si no pudiera expresar sus sentimientos por sí mismo. Esto nos hace reflexionar sobre la importancia de la poesía en la vida rusa, y sobre el problema ontológico de si la literatura hace decir a la vida lo que ésta calla. Ilyin no parece un tipo especialmente culto, y, sin embargo, es el único que usa continuamente la literatura como modo de comunicarse por interposición. Las clientas se quejan, Ilyin aparenta cinismo. Se va a Vorkutá (Воркута, en la república rusa de Komi, a 50 kilómetros al norte del círculo polar ártico, fue construida por prisioneros de los campos de trabajos forzados. Sus minas de carbón fueron muy importantes en los años 50). Sasha manda saludos a Slava, y, claro, a Tamara Vasilyevna. Con algunos gestos de loco se despide. Katya llama a Slava para comunicarle que Ilyin se va a Vorkutá. La clienta pide el libro de reclamaciones.
En el restaurante de la estación de tren, Ilyin realiza una exhibición de sinceridad, enajenación e histrionismo, ante los desconocidos comensales militares. Cuenta sus heridas en la guerra, cuando estuvo a punto de morir. Intenta recordar la canción "Не для меня придёт весна" (La primavera no vendrá para mí) sobre un poema del marino A. Molchanov, de 1938, y con una música de Nikolai Petrovich Devitte, del siglo XIX. Aleksandr Petrovich pasa de mesa en mesa molestando a todos evocando la canción olvidada de los años de la guerra, ya que ha olvidado la música. Nadie le sigue el juego. Es una imagen patética de un hombre solo y aislado.
Katya entra en el restaurante, quiere que regrese con Tamara, pero Ilyin la hace beber y la emborracha. La chica está incómoda en ese lugar de hombres, "¿qué podrían pensar de mí?" (Идёмте отсюда. Здесь неудобно девушке сидеть. Что обо мне могут подумать?). Sasha hace caso omiso de la opinión de los demás: "Tú no pienses en lo que piensen de ti. Intenta ser independiente de la opinión de otras personas" (А ты не думай, что о тебе думают другие. Старайся быть независимой от чужого мнения). Para Katya "no vivimos solos, sino en la sociedad humana" (Как же не думать? Мы же не одни живём, в человеческом обществе). Acá tenemos el conflicto entre el individualismo rebelde y solitario de un tipo asocial, frente a la mentalidad gregaria de la joven. "Vámonos, Tamara Vasilyevna, por alguna razón quiere verlo" (Идёмте лучше к Тамаре Васильевне. Она зачем-то хотела Вас видеть). Sasha, nostálgico, evoca: "Cuando comenzó la guerra, sólo ella fue a despedirme. Esperábamos en los coches, las mujeres lloraban. Y ella levanta la vista y dice: "Ves, esta insensible, será tu esposa". Y luego, calla. Bajo el ruido de los motores, pregunto: "¿qué dijiste?. Y ella repite: "que tendrás una esposa insensible"" (Началась война, она одна меня провожала. Мы сидим на машинах, женщины ревут вокруг. А она смотрит снизу вверх и говорит: "Видишь, какая у тебя будет бесчувственная..." и запнулась. Моторы тарахтят, ничего не слышно. Я говорю: что? Что ты сказала? Она говорит: видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена). Katya ya se ha emborrachado. Larisa Kuznetsova borda el rol. Las historias de amor alcanzan la eternidad cuando se relatan con dolor y nostalgia. El amor deja una huella en el alma imborrable. Katya escucha embelesada y ebria con sus ojos miopes. Sasha sigue contando como Tamara corría cada vez que arrancaban los coches. Esto recuerda la gran escena de la despedida entre Vyeronika y Boris de la película "Летят журавли" (Vuelan las grullas) (1957) de Mijail Kalatozov. El amor como un correr al encuentro de quien se va, a la guerra, o a cualquier parte. Boris no regresó. Sasha sí. Se anuncia la partida del tren para Vorkutá. Y escuchamos, en versión de trompeta del checoslovaco Richard Kubernát y la Orquesta de Karla Vlacha, la Zarda de Vittorio Monti (1868-1922) escrita en 1904. Los apuntes musicales son constantes en el largometraje. A través del vidrio y la cortina se ve el tren al que sube el protagonista.
Regreso al apartamento de Tamara. Está contando la misma historia de la separación de Sasha. ¿A quién? Hacía calor, y sólo ella fue a despedirlo. Repite casi las mismas palabras. es un caso de "sincronicidad" (die Synchronizität), o "coincidencia significativa", explicada por Carl Gustav Jung (1875-1961), en la que dos eventos son simultáneos, aunque no tengan conexión causal. Sasha y Tamara rememoran el acontecimiento que les separó, al mismo tiempo, y con las mismas palabras. Sus corazones están "sincronizados". La telepatía es el amor que une por ondas invisibles a quienes laten al compás, porque sienten como un solo ser. Tamara recuerda que no podía llorar, y que corría tras su coche. Un monólogo en plano frontal de la mujer, cubierto el cabello con un pañuelo, muy emotivo. Cuando termina de hablar, vemos que se lo estaba contando a Slava, que estudia en otro cuarto. Tom se ha puesto la blusa, está harta de ir siempre en bata. Se ha peinado. Slavka, realista o cruel le dice que no vendrá, que se ha ido. Tómochka lleva tres días sin lavar la vajilla. Únicamente espera. Espera. Suena el timbre. Tamara está muy guapa con su blusa blanca y su cabello rizado. Pero... no era él... es Katya, borracha. Siendo los personajes inestables, contradictorios, la misma mujer severa que recriminó y echó de casa a Katya, ahora se preocupa maternalmente de ella. La chica le cuenta -tras un biombo- que su Ilyin se fue a Vorkutá. Tom queda pensativa. Un primer plano maravilloso. Otra vez el timbre. Es Timofeyev, que le ha traído un regalo de Sasha, un espejo. También Timofeyev cree que ya se ha ido, porque acabaron sus vacaciones. La calefacción no funciona, y el hombre provoca una avería al encender un aparato calefactor, que Tamara le ha dicho que está roto. Timofeyev repara la avería, y aprovecha para defender la valentía de Sasha, que fue expulsado del instituto por enfrentarse a un profesor infame, Fomichiov. Aunque fue readmitido, se negó, y se fue a trabajar de conductor en las condiciones más duras. "Yo lo envidio. Él es dueño de su destino" (И вообще, я ему в жизни завидую. Потому что он хозяин своей судьбы). Es el amigo el que define claramente el cáracter de Sasha: "dueño de su destino" (он хозяин своей судьбы), es decir, libre. Y el precio de la libertad es la soledad, la incomprensión, la amargura. Una nueva llamada al timbre. Tamara abre... ¡es Sasha! Ella, cansada de esperar, le pregunta si no se había ido. "Mañana" (Завтра), responde el hombre. Nina Mamikonovna atiende una llamada telefónica en el hall. Habla otro idioma (¿azerí?). Sasha fuma. Su sombrero, bufanda y abrigo y mirada ladeada le dan aspecto de héroe de cine policiaco.
En la televisión se emite un programa con el pianista norteamericano Van Cliburn (1934-2013), ganador del Concurso de Piano Chaikovski, en 1958. Sasha hace un discurso donde justifica su vida. Él no es un fracasado: "¿Ud. piensa que yo soy un fracasado? Yo no pienso así. Considero que soy mucho más útil que ustedes dos juntos, ¿entienden? Viajo por un camino nevado y soleado, y canto. A 700 kms, más adelante me espera la gente. Y por extraño que les parezca, eso me gusta. Además no estoy dispuesto a mostrarme mejor de lo que soy, tan sólo para satisfacerla. ¡El hombre debe ser sincero! Sí, a veces hay nostalgia por el terruño. Si no resultó, tanto mejor. No olvide: soy un hombre libre, alegre y feliz. Y todavía seré feliz. Seré feliz por diversos motivos. Y también deseo que usted lo sea. Hasta la vista" (Если я не ошибаюсь, Вам взбрело в голову, что я, так сказать, неудачник. Я лично этого не нахожу. Считаю себя полезным членом общества, и, кстати, более полезным, чем вы все вместе взятые. Вот я качу по снежной дороге, и солнце! И я песни пою! А через 700 километров меня ждут люди. И я им вот так вот нужен. И я к ним доеду. И мне всё это нравится, как вот вам ни странно. Так что учтите: прикидываться ради вашего удовольствия лучше, чем я есть на самом деле, я не намерен. Человек должен оставаться самим собой. Самая выгодная позиция. Да, иногда вот тянет на родные места. Не получилось. Тем лучше. Так что запомните: я свободный, весёлый и счастливый человек. И буду ещё счастлив разнообразно и по разным поводам. Чего и вам желаем. На том - ауфвидерзейн!). Hace amago de marchar, pero Tamara le pide que espere: "Sasha, estoy orgullosa de ti" (Саша, я горжусь тобой). El Nocturno en do sostenido menor, de F. Chopin, susurra bajo las palabras. Timofeyev, el invitado incómodo, pide a Sasha que se vayan. "¿Tom, debo irme?" (Я уйду, когда меня хозяйка попросит. Том, мне уйти? Ладно. Разбирайтесь тут без меня. Всего доброго. Том, может мне всё-таки уйти?). Tamara, tras el biombo, y los dos hombres esperan. Timofeyev se despide. La voz tejana de Van Cliburn desde la televisión se mezcla con la escena de amor de Tom y Sasha. Éste llora. Espera la respuesta de Tom, si se va o se queda... ¡Y de repente la película pasa a color! Las lámparas son azules... y una vista de la habitación con las dulces palabras de ella: "¿Qué te ocurre Sasha?". "Tom, perdóname". En un fuera de plano, la panorámica de la pared con todas las fotos de la contienda: "Toda la guerra lleve conmigo tus cartas. Después del hospital se perdieron. Al terminar la guerra todo pareció quedar atrás. Y esperaba la nueva vida, las nuevas alegrías. ¿Para qué regresar a los lugares de antaño? Perdóname, Tom" (Я твои письма всю войну носил с собой. Бечёвкой перевязал и таскал в вещмешке. Потом после госпиталя куда-то пропали. Война кончилась, всё стало казаться в прошлом. Впереди новая жизнь, новые радости. Зачем возвращаться к старым местам... Ты прости меня, Том?) "¿Por qué besas mis manos? Están sucias. Tú eres inteligente y honrado y bueno. Tú me pediste ir contigo a alguna parte. Estoy de acuerdo. Vámonos" (Ну что ты, Саша, мне руки целуешь? Они же грязные. Ну что ты кофточку целуешь, Саша? Ты такой умный, честный, хороший. Ты меня звал с собой куда-то, помнишь? Если ты не передумал - я согласна. Давай уедем) "- No te arrepentirás, Tom - Ya lo sé, Sasha. - ¡Cuánto sufriste por mí! - Todo el país sufrió. Era un tiempo duro. Después de despedirte recibí un curso de enfermería. Estudié cinco meses. Y después de la muerte de Lyusya me hice cargo de Slavka. Tenía dos años. Lo llevaba al trabajo, al hospital. Se dormía en cualquier parte, y yo lo iba a buscar. Después me enfermé medio año. Volví a la fábrica cuando terminó la guerra. Trabajábamos hasta 16 horas. Nos conformábamos con cualquier cosa. Como ahora. Yo viví bien aquí. A menudo fui feliz. Ojalá todos lo fueran. Y despúes nunca me desanimé. Pero ahora... todo será distinto" (- Ты не пожалеешь, Тома. - Я не пожалею, Саша, я знаю. - Сколько ты из-за меня натерпелась! - Ну что ты, Саша? Все терпели. Такое время было. Вся страна терпела. Я как тебя проводила, сразу на курсы медсестёр пошла. Уколы, шины... Пять месяцев проучилась. А после Люсиной смерти, когда я Славку взяла к себе. Я тогда в госпитале работала. Он был маленький - два года. Брала с собой. Он набегается по палатам, заснёт где-нибудь. Потом ищи его. Потом я болела полгода сильно. А на фабрику вернулась уже в самом конце войны, Саша. Работали по 16 часов. На всё хватало. И теперь хватит. Я здесь хорошо жила. У меня было в жизни много счастья. Дай Бог каждому. И потом - я никогда не падаю духом. Никогда. А теперь у нас будет всё иначе).
Durante el discurso lleno de amor y aflición de la mujer, Van Cliburn, desde la pantalla del televisor, se dirige a los espectadores... ¡en ruso!: "Sepan ustedes que los quiero, y que esperaré con impaciencia la oportunidad de reencontrarme con ustedes". Mijalkóv ha incardinado el mensaje fraternal de amistad entre los pueblos a través de la música con la evocación dramática de los años de la guerra por parte de Tamara. La cámara se ha ido deslizando por las paredes, los objetos de escritorio, y la televisión. La "intrahistoria", esa vida anónima, cotidiana, de la gente común, que son arrastrados por corrientes históricas, sin dejar por ello de vivir sus individualidades, en el arco que va de la soledad al amor, pasando por la lucha y el dolor, marcando la subjetividad y su continuidad, y el espacio local (aquí, el apartamento comunal, la fábrica).
¡Dios, qué belleza: en el plano "intrahistórico", Tom y Sasha se reencuentran; en el plano histórico, Estados Unidos y la URSS -eterna Rusia- se reencuentran en la música! ¿Por qué, hoy, habéis roto los lazos del amor y la amistad entre los pueblos? ¿Dónde están ahora en el Occidente rusófobo los Paul Robeson y Van Cliburn que amen Rusia? ¿Dónde están ahora los amantes que, como tú y yo, amor mío, guarden esas cartas, esa ternura, tras las guerras, las traiciones y los traumas? ¡Eterna Rusia, eterno amor, que une sin mirar pasaportes, lenguas ni religiones! ¿Por qué han sancionado ustedes a Nikita Mijalkóv y a Valentina Telíchkina?
Lyudmila Gurchenko, vista tras la cortina, acaricia a Sasha dormido: "Tú duerme, Sasha, duerme. Mañana es domingo. Podemos ir a Zvenígorod. Es un lugar hermoso. Nunca he estado allá, pero dicen que es hermoso. Y Arjanguelskoye también es hermoso. Tampoco he estado, pero cuentan... Oh, Sasha... Sólo que no haya guerra, Sáshenka, tan sólo que no haya guerra..." (Ты спи, Саша. Завтра воскресенье. Можно поехать в Звенигород. Там очень красиво. Я,правда, ещё там не была, но говорят. В Архангельском очень красиво. Я там тоже ещё не была. Но говорят. Вот, Сашенька, только бы не было войны. Только бы не было войны. Только бы не было войны).
El encuadre muestra dormido a Sáshenka (sí, ahora es un niño) en el regazo de Tómochka, mientras ella repite: "Только бы не было войны". El Nocturno en do sostenido menor de Chopin se disuelve en el tiempo, como el dolor de los enamorados. El plano final de Lyudmila Gurchenko, transida de amor y pena, pone el broche a una obra maestra del cine.
Conclusión
"Пять вечеров" (Cinco tardes), pasó del Teatro Dramático de Leningrado "Bolshoi" Maxim Gorki -como obra teatral que trataba del presente de 1959, con las heridas de la guerra, y el post-estalinismo- al cine, en 1978, filmada en los huecos de otra gran producción de Nikita Mijalkóv, basada en Goncharov. La fuerza del amor resistió el paso del tiempo. Y el equipo que construyó en pocas semanas la película estuvo en estado de gracia. Inmediatamente se convirtió en una obra maestra del cine soviético. Los años han pasado, y seguimos conmoviéndonos con la historia de un amor truncado y renacido, entre los miedos, traumas, penurias e inestabilidad emocional de los personajes. Son tan humanos que aún nos hacen enfadarnos, reír y llorar. Lyubshin es violento y tierno; Gurchenko, Telíchkina y Kuznetsova aman y rezuman sacrificio y vitalidad por doquier. Fueron tiempos duros, como ahora, porque los hombres y mujeres son víctimas de la gran historia, mientras viven su pequeña intrahistoria.
Francisco Huertas Hernández
Miércoles, 26 de junio de 2024
"Пять вечеров" (1979). Н. Михалков
"Pyat vyecherov" (Cinco tardes) (1979). Nikita Mijalkov
Пять вечеров
1978
URSS
Duración: 98 minutos
Director: Nikita Mijalkov
Guionistas: Aleksandr Adabashyan, Nikita Mijalkov
Operador fotografía: Pavel Lebeshev
Compositor de la canción: Yuliy Kim
Diseñadores de producción: Aleksandr Adabashyan, Aleksandr Samulekin
Estudio de cine Mosfilm
Reparto:
Lyudmila Gurchenko: Tamara Vasilyevna
Stanislav Lyubshin: Aleksandr Petrovich Ilyin (voz en la canción: Sergei Nikitin)
Igor Nefyodov: Slava
Larisa Kuznetsova: Katya
Aleksandr Adabashyan: Timofeyev
Valentina Telichkina: Zoya
Olga Nikolayeva: vecina de Tamara
Naum Kanarsky: vecino de Tamara
Valentin Kulik: capitán de tercer rango en el restaurante
Nina Ter-Osipyan: Nina Mamikonovna, vecina de Tamara
Lyudmila Gailikovskaya: abuela en locutorio telefónico
Bibliografía:
GUION EN RUSO
Пять вечеров (1978 год). Цитаты и фразы из фильма
«Пять вечеро́в» — советский кинофильм Никиты Михалкова, снятый в 1978 году по мотивам одноимённой пьесы Александра Володина о встрече мужчины и женщины после многолетней разлуки, вызванной войной. Основная часть фильма снята в чёрно-белом варианте, подчёркивающем стилистику конца 1950-х. Лишь в самом последнем эпизоде, когда Тамара просит Ильина остаться, появляется цвет.
Все фразы и цитаты
- Ну, нашёл?
- Сейчас, Зоинька.
- Саш, а что такое любовь?
- Неизвестно, Зой.
Любовь - это электрический ток.
Переменный только...
Очень может быть.
Не может быть, а точно.
А когда у тебя отпуск кончается?
Да, скоро ту-ту...
О! Нашёл!
Красота!
Ой, не смотри, я поправлюсь.
Я не смотрю.
Боюсь я этого электричества до смерти.
Спасибо - ты тут.
А одной? Ни гвоздь вбить,
ни лампочку ввернуть.
В темноте насидишься досыта.
Саш, только ты не истолкуй наши
отношения,
как вообще лёгкую доступность ко мне.
- Ладно. - Чего ладно?
- Не истолкую.
- Зой, ты лучше прежнего.
- Ох и вредный ты!
- Честное слово!
- Нет, это всё не то...
Вот молоденькая я - прелестная была.
За мной такой мужчина ухаживал...
Правда, пожилой.
Мать взяла и отговорила меня.
Тогда я за него сама свою
подружку сосватала.
Недавно встретила её - одета!
А это же могла быть я.
Ладно, я на кухню пойду.
Саш, а ты чего вещи не перевозишь,
всё равно же здесь живёшь.
Чего деньги тратить?
Ну с соседями просто невозможно жить.
А веду я себя, как безумная.
- Ты, наверное, меня презираешь?
- Что ты, Зоинька, наоборот.
Саша, а знаешь, какую манекенщицу
сейчас больше всего снимают?
Подожди...
О! Чего в ней нашли?
Ни рожи, ни кожи.
Да нормально, чего ты?
Да ну что ты!
Вот моя любимая, смотри.
Раньше её во всех журналах снимали.
Смотри. А теперь перестали.
- А чего же её не снимают?
- Наверное, замуж вышла за обеспеченного.
Вот ещё хорошая, смотри.
А вот ответь мне на такой вопрос.
Допустим, девушка, встретила
одного человека.
Он влюбился в неё до беспамятства.
Хорошо. Она решает вместе с ним
пройти всю жизнь.
А он раз - и бросил её.
Она тогда встретила другого человека.
А он опять - хлоп! И ушёл.
А ты меня совсем не слушаешь?
В одно ухо влетает,
в другое вылетает.
Почему? Я слушаю.
Это бывает. Печальная история.
- Конечно, печальная.
Ах! Пирог!
Это ж надо!
Ну да, шестой-то сломали.
Ты посмотри, какой пирог сгорел?
Не могли выключить, звери!
- Это дом восемь?
- Тот восемь, а наш одиннадцать.
А во дворе спортивное общество
"Пищевик"?
Да я откуда знаю?
Тебе-то зачем?
Точно. Я тут у одной женщины
комнату снимал до войны.
Когда ж это было-то?
Семнадцать? Нет, восемнадцать лет,
чёрт возьми!
О чём ты?
Что же я сразу-то не узнал?
Я у тебя уже пять дней.
Ну, угловой дом-то сломали...
Ведь запах на всю квартиру!
Неужели не слышали?
Специально не выключили.
Представляешь, с кем я живу?
Ну, звери, самые настоящие звери!
Зой, да не надо,
не обращай внимания.
Вся начинка цела.
Ты представляешь?
Зой, а вдруг вот так вот пойти сходить?
А вдруг они там живут?
- Куда?
- К этой женщине, я у неё комнату снимал.
- Ну, хочешь, вместе пойдём?
- Да что ты, Саша?
Я тогда один, ладно?
На 15 минут - и я у тебя.
Я сейчас часы тебе поставлю.
Через 15 минут я у тебя.
А ты не обращай внимания -
я сейчас торт возьму.
Папирос куплю, а то не могу
"Фемину" вашу курить.
Ладно, Зой, я сейчас.
Звери. С этим надо кончать.
Ладно.
Людмила Марковна!
- Тамара Васильевна здесь проживает?
- Тамара Васильевна здесь проживает.
Тамара Васильевна тут проживает.
Я там проживаю. Павел в больнице лежит,
Митя вернулся из армии,
народу много проживает,
дверь открыть некому.
Тамара Васильевна?
У Вас комната сдаётся?
- Какая комната?
Выйдете отсюда.
- Что Вы там делаете?
- Я возле вешалки прилягу.
Только Вы не сразу дверь-то утром
открывайте, а потихоньку.
Послушайте, что Вам здесь нужно?
Кто Вы такой?
Зачем мне Ваш паспорт?
Здравствуйте.
Ну, чего ты стоишь?
Проходи, садись.
- Ну, как?
- Что?
Жизнь, настроение, трудовые успехи?
Я, лично, живу неплохо.
Работаю мастером на "Парижской коммуне".
Работа ответственная, интересная.
Вы-то, как живёте?
Жизнь моя - железная дорога,
вечное стремление вперёд.
Вы что, нетрезвый что ли?
Немножко... Принял... Вчера.
- Где работаете?
- Я? Инженером... Главным.
- Завод большой?
- Да, химический комбинат.
Самый крупный в Советском Союзе.
- Где?
- В Подгорске.
Ну, что ж, большому кораблю -
большое плавание.
Я тоже неплохо живу. Работаю мастером
на всё той же "Парижской коммуне".
- Большой человек.
- Да, знаете, за всё приходится отвечать:
и за дисциплину, и за график,
и за общественную работу.
Я и агитатор по всем вопросам.
Когда работают одни девушки,
они становятся такие боевые,
прямо даже распускаются.
Другая сидит такая хорошенькая,
а лохматая.
"Причешись! С твоим личиком
и так не следишь за собой?"
Конечно, я член партии. Коммунисту
можно больше потребовать от партбюро...
Словом, живу полной жизнью,
не жалуюсь.
- Одна живёшь?
- Почему? Со Славиком, с племянником.
Люси нет, она в войну умерла.
Вот Славик остался.
Очень способный мальчик.
Учится в технологическим.
Пошёл по Вашим стопам.
Активный мальчик.
Не ограничивается одними занятиями -
у него и общественное лицо есть.
Так что он тоже живёт полной жизнью.
- А Вы в командировку приехали?
- Да, дня на три или на четыре.
Что ж... Хотите поживите у нас.
Славик ляжет на раскладушке.
Вообще-то он мешать Вам не будет.
Только у меня условие: никого сюда
не водить.
Мальчик занимается, я прихожу усталая.
Для нас главное - тишина.
Войдите, пожалуйста.
Вы не смотрите? Тогда простите,
мы просто хотели поинтересоваться,
кто сегодня ведёт,
Ниночка или Валечка?
- Пожалуйста, проходите.
- Спасибо, а можно?
Я Вам не буду загораживать?
У меня в квартире у одной телевизор,
вот, зову посмотреть.
- Вы курите?
- Да, всё ещё курю.
Думаю, балкон лучше открыть.
Вы не возражаете, если я балкон...
Конечно, что Вы спрашиваете,
пожалуйста.
- Ну, ладно, не буду мешать.
- Вы нам нисколько не помешаете.
Вам здесь будет очень удобно.
Я постель постелила только сегодня.
Впрочем, не знаю, решайте сами,
я Вас уговаривать не собираюсь.
Мы тоже пойдём. Мите утром к врачу,
а мне письмо сестре написать.
- Рад был познакомиться.
- Взаимно.
Да и нам, я думаю, пора.
Мне завтра рано вставать.
Но не стоит покупать вот такие
старомодные вазы.
Вероятно, в некоторых квартирах
их накопилась целая коллекция.
Не лучше ли остановить свой выбор
на керамике. Она очень украсит комнату.
Вам предлагают традиционных слоников?
Не стоит. Это не ново и неинтересно...
И прошу стучаться, если открываете
дверь ночью. Понятно?
В общих чертах, да.
- Ну, давай.
- Лучше я домой пойду, неудобно.
Неудобно знаешь что?
Давай раздевайся, проходи.
Пища!
- Вчера иду садиком...
- Катюш, это не наш. Ты что? Сюда.
- Слав, ну чего говорю-то...
- Чего говоришь?
Вчера шла садиком, а воробьиха
воробья за крыло таскает.
Наверное, он ей изменил.
Как думаешь?
- Я думаю, дура ты или умная?
- Я не дура и не умная. Я весёлая.
Меня даже в компанию приглашают
для того, чтобы я всех веселила.
- Многих развеселила?
- А что, у меня много знакомых.
Я привыкла дружить.
Я после школы 2 года с одним дружила.
Один раз даже с сыном генерала
познакомилась.
Он прямо так сразу и сказал:
я сын генерала.
Чего такое?
Иди, вон, в Дом офицеров на танцы,
там есть такие страшные,
специально для тебя.
Я не понимаю, Катя, зачем ты со мной
в кино ходила тогда?
А чего такого-то? Убудет меня что ли,
в кино сходить?
- Сколько стоит билет?
- Четыре пятьдесят.
50 копеек на чай.
12 часов ночи, тебе в 8 вставать...
А Вы, девушка?
Пришли ночью к молодому человеку
домой.
Такая молоденькая
и так начинаете себя вести.
Славу хотите отвлечь от занятий?
Я его не отвлекаю,
он не из-за меня двойки получает.
- Какие двойки?
- А спросите у его Лидочки!
- Какая Лидочка? В чём дело, Слава?
- Я знаю, в чём дело?
У нас её вся квартира не любит,
самописку твою.
Лекции она конспектирует очень скоро,
ну прямо слово в слово, как попугай.
Только вот несчастье, поссорился с ней,
она лекций-то ему и не даёт.
А когда ей что-нибудь нужно,
он на всё готов, даже себе в ущерб.
Ну ладно бы одна я,
но вся квартира не любит.
Только и знает тетрадки перелистывает,
зубрит - двери не отворит.
Я её так и зову: самописка - вечное перо.
Вот так ей в глаза прямо и говорю.
Значит очень старательная девушка,
серьёзная.
И Вам не мешало бы взять с неё пример.
- Мне?
А зачем мне брать?
Я и так пользуюсь успехом.
Вон как Вы отвечаете? Вы же
девушка! Для Вас честь дороже всего.
Я в Ваши годы уже Славика растила,
милая моя.
А ты, как ты мог?
Пришли в 12 часов ночи!
- Да мы замёрзли, пришли погреться.
- Стыдись! Привести ко мне, кого-то!
А к кому он должен меня
привести? К товарищу?
- Уходите, я спать хочу.
- Спокойной ночи.
- Провожу пойду.
- Ладно, сама дойду. Провожала.
Святослав, что случилось?
Я хочу знать, что это за девица?
Она на междугородней станции работает.
Телефонистка.
Боже мой! Никаких принципов!
Какой ты, а?
Зато у тебя много принципов.
Ты из-за принципов замуж не вышла.
Да. Я из-за принципа.
А ты?
Для тебя ничего святого нет.
Ты грубишь и считаешь, что это подвиг.
Мол, смотрите, какой я:
ничего не боюсь.
Вот. Я хочу, чтобы ты почитал.
- Ладно, положи.
- Нет, сейчас, при мне.
Я насыщен теорией по горло,
я начитан до мозга костей!
Это письма Маркса!
Все?
- А это ещё кто?
- Ильин.
- Какой Ильин?
- Александр Петрович.
Остановился у вас временно...
Мне интересно, почему ты от меня
скрыл, что получил двойку?
Какой-то незнакомой девице рассказал,
а от меня скрыл.
Я никому ничего не рассказывал.
И вообще, я не собираюсь посвящать
в свои дела посторонних.
Кто, он? Он не посторонний.
Он тебя знал, когда тебе было 2 года.
Господи! И я ему отдала всю свою
молодость. Ничего не осталось.
Замолчи! Вон тебе раскладушка.
И Вы укладывайтесь. Вы мне надоели оба.
И погасите свет!
И дайте мне хоть немного поспать сегодня!
Один девицу, понимаешь, привёл,
другой сидит читает журнал в час ночи!
Ну, как там наш технологический?
Фомичев жив?
Свирепствует.
- А Вы что, тоже жертва науки?
- Вот именно - жертва.
Меня вышибли с 3 курса.
- А, бывает.
- Вы, я смотрю, с тётей плохо ладите.
- По третьему закону Ньютона:
действие равно противодействию.
Она меня воспитывает - я сопротивляюсь.
А что, Ваша тётя, она одна живёт?
Замуж не выходила?
- Не нашёлся ещё тот несчастный.
А в общем, приятно было познакомиться.
Слава.
Тихо.
Если ты ещё раз при мне обидишь
эту женщину,
я семь шкур с тебя спущу
и голым в Африку пущу. Усвоил?
Усвоил.
- Какое мы имеем сегодня число?
- Пятое.
Так вот, в течение этих дней,
что я проживу в вашем доме,
я намерен обеспечить этой женщине
счастливую жизнь.
Понял?
- Понял.
Скатерть должна быть со складками
от утюга.
Они пробуждает воспоминания детства.
- А-а, возвышенно.
Жить надо, Славик, мудро, без суеты.
В книге жизни существует много
лишних подробностей.
Но тут есть секрет:
эти странички можно пропускать.
Так вот, товарищ Ильин,
эту самую страницу мне читать неохота.
Славочка, ты не серди меня - работай.
И будешь проделывать эту операцию
каждую субботу.
- Ну-ка, встань.
- Зачем?
- Мне неудобно тебя бить сидячим.
- Пожалуйста.
Опусти подбородок на грудь,
левая рука вытянута вперёд,
правая защищает подбородок. В боевой
стойке ты неуязвим для противника.
Наиболее эффективны удары,
нанесённые по концу подбородка.
Учти, в боксе нет замахов.
Поступательное движение кулака
происходит по прямой,
ибо прямая - кратчайшее расстояние
между двумя точками. Усвоил?
- Бей! Бей!
- Ну, бить?
- Неожиданно, коротко.
- Не, сначала давайте.
- Сейчас смажу.
- Коротко, пальцами вниз, резко.
- Пальцами вниз.
- Сейчас смажу, Александр Петрович.
Иди сюда, ближе, ближе, не бойся...
И налетел!
- Ты что делаешь, гад ползучий!
- Ты что, Катька? Мы тренируемся!
- У тебя маникюр, что ли?
- Ноготь сломала.
- Зачем на переговорный приходил?
- Так, мимо шёл - зашёл.
А я думала по делу.
Больше так не приходи.
- Посидела бы...
- Ещё чего!
- А куда спешить-то?
- Детишки плачут.
Да ладно, оставайся. Видишь, мы тут
зашились. Помогай, подключайся.
- А чего это у вас тут?
- Праздник. День рождения называется.
- Ой! У этого что ли?
- Нет, у тёти его.
- Сколько же ей стукнуло, интересно?
- Вообще день рождения. Абстрактно.
Между прочим, у нас на лестнице одна
женщина в 38 лет вышла замуж.
За 70-летнего...
В 38 лет можно выйти за что угодно.
Ладно, ребята, ближе к делу.
Вас теперь двое. Оботри полочку, шкафчик.
Гастроном № 17? Зою из бакалеи можно?
Ты, да? Голос не узнал.
Зоя, ты понимаешь, тут такие дела...
Да, не смогу.
Да... И завтра. И потом.
Ну ладно, я скоро вернусь.
А нам показалось почему-то,
что вы смотрите.
Пожалуйста, проходите.
Мы тут замешкались.
Ой, вон девочка пошла -
туфли на гвоздиках.
Они 300 рублей стоят.
Хорошо бы они 150 стоили.
Я бы обязательно купила...
Слав, хочешь в "Уран" на 8.30?
У меня там билетёрша знакомая.
Я однажды двоих провела.
Сижу между ними.
Один говорит: ты со мной пришла,
повернись ко мне. Ну, поворачиваюсь.
Тогда другой с претензией.
- А я третий буду сидеть,
совсем извертишься.
Иди лучше в той комнате убери.
- А вы куда?
- Спасибо большое.
Мы хотели "Лебединое озеро",
а оказывается это завтра.
Что вы, оставайтесь.
Тётя Тома придёт.
Вы заняты и мы вам мешать будем.
- Томочка, добрый вечер.
- Добрый вечер.
Вы простите, что мы сегодня к вам.
Это немножко не вовремя.
Мы не знали, что у Вас гости.
Праздник.
На всякий случай поздравляем Вас.
А мы пойдём в 80-ю квартиру.
Какой праздник?
Какие гости?
Что здесь происходит?
Кто тебе разрешил стелить
чистую скатерть?
Зачем ты взял банку?
Я её приготовила,
её нужно сдать в магазин.
Поставь стол на место
и объясни мне в чём дело?
А я знаю?
Жилец твой распорядился.
А причём тут мой жилец?
Пускай скажет спасибо,
что его пустили ночевать.
Освободи банку.
- А это кто?
- Катя.
- Катя? Какими судьбами, Катя?
- Пришла.
- А там что Вы делали?
- Чемодан обтёрла.
- Задвинь его обратно.
- Мусор обратно не принести?
Слава, в чем дело?
Ну-ка, поставь цветы на место.
Освободи банку.
Мне её нужно сдать в магазин.
- А мы тут обмыть решили.
- Что обмыть?
Нашу встречу.
Во-первых, я не вижу надобности
обмывать нашу встречу.
А во-вторых, Вы тут жилец.
И нечего распоряжаться в чужом доме.
И мальчишку спаивать я не разрешу.
Ему ещё учиться и учиться.
Славочка, подержи, пожалуйста.
Банку сдашь в магазин.
Все на помойку выбросишь.
Посуду, скатерть компенсирую.
Том, ты даёшь! Потратился же человек.
Видела, что там было?
Варенье, вино, шампанское!
- Видно деньги легко даются.
А Вы не беспокойтесь,
я не крохобор!
У нас деньги не валяются,
но ничего - живём, нам хватает.
Слава, ну-ка достань там,
в буфете бутылочка "Лидии" осталась.
Скатерть жалко.
Ну, ничего, мы без скатерти посидим.
И повод у нас имеется.
Наш цех занял 2 место по кусту.
Праздновали сегодня.
Вот и обмоем.
- Как Вас зовут?
- Екатерина.
Помогай, Екатерина.
Давайте отодвинем стол к дивану.
И потанцуем сегодня.
Лет сто не танцевала, уже разучилась.
Как там у вас модно?
По-стильному, да?
Разучилась совсем...
Значит так.
Слава, быстро принеси из холодильника
сыр, масло, колбасу.
Катя, к буфету!
Там новые фужерчики сзади стоят.
Вот и попразднуем.
- А как же?..
Не те рюмки.
Вот новые фужеры там стоят сзади.
И быстрее давай.
О, салатик остался, прекрасно!
- А я, вообще-то, не пью.
- Ну, упиваться же никто не собирается.
Просто выпьем за наше 2 место.
Замечательное вино!
"Лидия"! А почему "Лидия",
не знаешь?
Ну что?
Музыка играет, а мы сидим.
Белый танец!
Дамы приглашают кавалеров. Танго.
Слав, встань.
Ну, Кать, ну, пожалуйста.
Ну, прошу тебя.
Губы окаянные, думы потаённые, ой!
Бестолковая любовь, головка забубённая.
Всё вы губы помните,
Всё вы думы знаете, ой!
До чего же вы моё сердце
Этим огорчаете.
Ой, до чего ж вы моё сердце
Этим огорчаете.
Позову я голубя,
Позову я сизого
Ой, пошлю дролечке письмо,
Да мы начнём всё сызнова.
Какой был бы ужас,
если б я за кого-нибудь вышла замуж.
Том...
Ты помнишь это место?
- Вот это?
- Да, вот это.
Конечно, помню.
- Ты помнишь, сколько мы тут отдежурили?
- Как ненормальные...
Помнишь, как я тебя в первый раз
поцеловал?
- Я тогда чуть сумочку не выронила.
- Как чуть? Ты выронила её.
Вот это я не помню.
Чего ж ты, Том?
Не помнишь, как ты сумочку выронила?
Том, ну что ты?
Сумочку выронила...
Ты что же, не помнишь, да?
Том, ну подожди!
Ну что ты, Том?
Ты что, обиделась?
Ну, поцелуй меня.
- Я не могу.
- Почему?
Ты скажи, Том, я пойму.
Ну, почему, Том?
Здрасте, Тамара Васильевна.
Здравствуйте, Василий Фёдорович.
- У тебя руки красивые.
- Обыкновенные руки.
- У тебя глаза красивые.
- Обыкновенные глаза.
И цвет лица приятный.
Ну, никого же нет дома.
Сегодня еду в трамвае и слышу:
садитесь, мамаша.
Оборачиваюсь - ко мне обращаются.
Да, время летит.
Чем дальше - тем быстрей.
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Всё-таки молодость - окаянная штука.
Обещает, обещает и обманывает.
А меня нисколько не обманула.
Я всегда знала, что буду счастливая.
Ну, меня с земного шара
тоже не столкнёшь. Он большой.
Ты знаешь, я всегда знала,
что ты очень многого добьёшься.
Руководитель производства!
А у меня 80 склейщиц.
А у тебя целый город, комбинат.
Тебя рабочие любят?
Не знаю, не спрашивал.
Ты знаешь, так, чтоб все любили,
так не бывает.
А в основном, я уверена, любят.
Том, я хочу тебе сказать одну вещь.
Но это между нами.
- Между тобой и мной?
- Да.
- Я хочу уйти с работы.
- У тебя неприятности?
Всё-таки странный народ.
Почему должно что-нибудь случиться?
Надоело! Могло надоесть?
- Могло.
Том, давай оторвёмся.
Поплывём куда-нибудь на север.
Я шофёр первого класса, механик.
Там жизнь вот такая сейчас.
Что, я стал бы для тебя хуже?
- Не знаю.
- Ах, ты не знаешь?
Ты меня не так понял.
Ты не стал бы для меня хуже, нет.
Но я считаю, что человек в жизни должен
делать самое большое, на что он способен.
А кто знает, кто на что способен?
Поди, разберись.
Ну, едем?
- Куда?
- Со мной.
- Вот сейчас, прямо так, да?
- Вот сейчас, да? Ты подумай.
- А если не думать?
- Едем. Что я там буду делать?
- Работать. Работа всюду есть.
- А Славка? Он без меня закрутится.
- Закрутится - раскрутится. Едем?
Зачем ты меня дразнишь?
А если я возьму и соглашусь?
Ты меня не знаешь.
Ну, что с тобой?
А если я хотел тебя проверить,
можешь ты со мной поехать на край света?
Тогда что?
Проверить? Тогда знай: если бы ты был
человек пустой или никчёмный,
тогда, пожалуйста, поезжай на край
света... Один!
Я за тобой, как собачонка не побегу.
Понял?
- Молодец! Я так и думал.
- Да. А то?
- Ты в магазин хотела бежать?
- Ой, ведь нет же хлеба!
А я пока тут чай приготовлю.
Славочка, у меня к тебе разговор.
Томку не обижай.
Водку не пей - память притупляет.
- А Вы что, уже уезжаете?
- Да, друг, дела. Трудиться надо.
Жаль. Притерпелся я к Вам.
Может подождёте немного,
у меня завтра стипендия.
Жалко, что Вы сегодня уезжаете.
Сходили бы в институт.
Завтра у нас диспут:
"Можно ли считать неуспевающего
студента честным человеком?"
Потом обозрение.
Хохмы будут... Неплохие.
Не могу, старик
А чего ж?
Тётю Тому-то подождите.
Она там внизу, в парадном ждёт меня.
Ну, будь, старик!
Что же получается, Александр Петрович?
Бежите, что ли?
- Слава, не дури.
- Понятно. Куда Томке до Вас?
Зарплата небольшая, работа невидная. И
вообще, могла быть помоложе. Так что ли?
- Слава, остановись.
- Нет, понятно. Нужно ехать - езжайте.
Где-нибудь получше найдёте,
помоложе. Так, да?
Неужели Вы Томку испугались?
Думаете не отпустит?
Не бойтесь, отпустит.
Слова не скажет, голову даю!
А вот подождать Вам её придётся.
Это что, ультиматум?
Думаете, если она Вам сразу на шею
не бросилась, так Вы...
У неё же кроме Вас никогда
никого не было.
В таких случаях надо хотя бы
прощаться!
А что это у нас дверь открыта?
Слава, что с тобой, голубчик,
миленький?
Да вот, с Валеркой играл...
Чёрт!
Велосипедом нос...
Доигрался.
- Где Александр Петрович?
- Сейчас придёт. Вышел.
- Тимофеев Михаил здесь живёт?
- Это я.
Это я Вам звонила.
Простите, что я так поздно.
Ночная смена у меня.
Я хотела справиться насчёт
Александра Петровича.
Ну, в институте вы вместе учились
- Ах, Сашка...
- Так что он, сейчас нужен, немедленно?
- Нет, я просто хотела узнать...
Простите, ради Бога, что так поздно.
- Вчера починил, а сегодня стоят.
- Так часто бывает, починят, а...
Что Вы говорите?
Я говорю, что у нас починят,
а как часы идут - это их не интересует.
У нас не топят.
Я что-нибудь накину?
- Что Вам?
- Я хотела узнать насчёт Ильина.
Вы не знаете, где он может быть сейчас?
- Был он у меня. Заходил.
- Когда?
- Дней 10 назад. Числа не записал.
- А он обещал ещё раз зайти к Вам?
- Не обещал.
- И адрес не оставил?
- И адрес не оставил.
Называется друзья... Как же так?
А Вы вообще, здесь живёте?
Я, вообще, живу не здесь.
Это квартира родственников моей жены.
Я сам здесь нахожусь в командировке.
Так что Вы и меня застали здесь случайно.
Простите.
Да, жду.
Не ходите, там паркет.
Слушаю. Подгорск я заказывал.
- Значит, Вы тоже в Подгорске работаете?
- Я тоже. А кто ещё?
- Как кто? Александр Петрович.
- Какой Александр Петрович?
- Ильин.
- Ах, Ильин? Возможно.
То есть, как это - возможно?
Вы не знаете, что ли?
Вы кем работаете?
- Я - главным инженером.
- Кем?
- Главным инженером.
А Ильин как же?
Он же тоже в Подгорске работает.
Странно. Очень странно.
Значит так, я всё знаю.
И 21-го будем работать, и 22-го.
Я буду 20-го.
Вышлите мне машину.
Обо всём я уже договорился.
Понял меня?
Так, пишу.
- Вы кто ему будете? Жена?
- Нет, просто знакомая.
Что Вы имеете в виду?
Раз начали - договаривайте.
- Вас как зовут, простите?
- Меня? Тамара Васильевна.
Так вот, я ничего не имею в виду.
Просто не люблю вмешиваться в чужие дела.
Может, Вы намекаете, что он
безалаберно живёт?
Странная Вы женщина.
Я ни на что не намекаю.
Или Вы намекаете, что он
неуравновешенный человек?
Что даже из института его за это
исключили?
Так знаете, он был прав.
Этого Фомичева, которому он нагрубил,
его и сейчас все студенты ненавидят.
Даже если он тогда совершил ошибку,
но он правильно говорил.
Заслуга не в том, чтобы не совершать
ошибок,
а в том, чтобы вовремя их исправлять.
Вот так!
- Что же не исправил?
- Миленький мой! Началась же война!
- Что Вы говорите?!
- Да!
Только я, между прочим, тоже воевал.
Только я после фронта жевал
пшённую кашу без жиров,
по ночам грузил капусту на вокзале, и с
дубовой башкой сидел на лекциях, а он...
Что он? Что он?
А зачем ему это было нужно?
Три года вкалывать.
Институт он так и не закончил.
- Как?
- Не закончил.
- Как?
Вспомнил, что у него были к спорту
задатки,
заработал себе какую-то бляху,
оставил несколько зубов на этом... Ринге.
Потом и к этому остыл.
Завербовался куда-то на север.
Что с Вами?
На север?
Ах, ну да, на север!
Он мне говорил,
я ничего не поняла.
Ну, конечно!
Конечно, на север!
Извините, ради Бога, извините.
Знаете, я ведь, в сущности,
живу одна. В будни ничего.
Работа у меня ответственная,
интересная.
Всё время чувствуешь себя нужной
людям. Понимаете, прекрасно!
А вот в праздники плохо.
Никуда идти не хочется.
Вот так едешь в трамвае и думаешь:
ехать бы и никуда не приезжать.
А домой придёшь...
Пол чистый, всё натёрто, замечательно...
Ещё хуже делается.
Расшвыряешь все вещи по комнате.
А потом приходится опять их собирать,
наводить порядок.
- Можно я от Вас позвоню?
- Я телефон принесу. У нас ремонт.
На север!
Ну как я этого не поняла?
Слава, это я.
Ко мне никто не приходил?
Славочка, Александр Петрович ещё здесь.
Понимаешь?
Александр Петрович ещё не уехал.
Он мне очень нужен по личному делу.
По какому вопросу он тебе нужен?
Том, я же сказал тебе:
уехал Александр Петрович, уехал!
Тома, я тебя запру,
как помешанную, поняла?
Ладно. Ну, извини.
Ну, всё, всё.
Ну, есть, сделаю.
Всё. Хорошо. Передам.
Пока, Тома! Пока!
А ты красноречиво описал...
Сволочь ты, всё-таки!
Ну, кто тебя просил рассказывать
свою биографию?
Какое ей дело: главный ты или не главный?
Да ещё в Подгорске!
Почему ты не сказал,
какая у тебя зарплата?
Сколько баб у тебя было?
Тебя чего просили сказать-то?
Никого нет, ничего не знаю.
А он: тыр-тыр-тыр!
Трепло!
Я лгать не умею, не люблю,
и больше ты меня не заставишь.
Чего?
- Чего?
- Я лгать не люблю и не умею.
Саша, Саша!
- Саша, ты куда? Ночь.
- Ладно, не пропаду.
Почему я должен кому-то лгать?
Что я не главный инженер?
А я главный инженер!
Почему я должен лгать,
что я работаю не в Подгорске?
А я работаю в Подгорске!
На химическом комбинате!
Крупнейшем в Союзе!
И я не тыр-тыр-тыр!
Я главный инженер Подгорского
химического комбината!
И, действительно, крупнейшего
в Союзе.
И не тыр-тыр-тыр.
Вафли. Характеристика. Качество.
Сортность.
Так, значит, вафли...
Вафли - это пластинки с ячеистой,
пористой поверхностью.
Им свойственен свойственный
им запах.
Ой, нет. У них свойственный
им запах.
- Зоя! К тебе пришли!
- Кто?
- Говорят, знакомые. Пропустить?
- Пропусти.
Вот не ожидала.
Ну, как приняла знакомая?
Надеюсь, не обидела?
Да что это у Вас?
Меланхолия?
В наше время Вы должны быть
оптимистом.
Берите от жизни всё.
- Всё, Зоинька, взял. Ничего не осталось.
- Батюшки, неужели прогнала мадама?
- Да, прогнала.
Так-так, интересно.
Садитесь.
Расскажите про ваше расставание.
Я люблю слушать про расставание.
Понимаешь, наплёл я там, Зоинька.
Чего наплёл? Что холостой?
Так это все врут.
Никто и не верит.
А ты чего, женатый, что ли?
Да ну, какая там жена?
Так, одна печать осталась.
Не, я там посолидней соорудил
декорацию.
Ну, я не главный инженер
Советского Союза. Ну и что?
Ладно Вам прибедняться.
Противно слушать.
Шофёр, да ещё на севере!
Это ж Вам одних денег столько
отваливают. Представляю!
Да, повезло бабе, ничего не скажешь.
Нет, Зоинька, тут никому не повезло.
Во даёт! Он же меня бросает -
я ж его должна утешать.
Хорош гусь!
Ничего не скажешь.
У меня экзамен завтра, 68 билетов,
один другого сложней.
А я на восьмом застряла,
и то не переживаю.
А Вы? Стыдно. Молодой мужчина -
у Вас всё впереди.
У меня в 17 лет было всё впереди -
и сейчас у меня всё впереди.
Вам ли жаловаться?
Столько Вы всего насмотрелись в жизни.
Не хуже Максима Горького.
- Максим Горький 30 томов написал.
- Ну, не у всех одинаковые способности.
- Ну, она хотя бы интересная?
- Кто?
Ваша мадама.
Имейте в виду: неинтересная женщина,
всё равно, что глупый мужчина.
Да, совсем я тут развинтился с вами.
Пора домой, за работу.
Пора, пора...
Уже нам в лица дует
воспоминанья слабый ветерок.
А у меня идея.
Давай, поцелуемя?
Не бойся, я пошутила.
Знаешь, почему я такая легкомысленная?
Просто мой родной прадедушка,
оказывается, был чистый француз.
- Пойду.
- А чего приходил-то?
- Попрощаться.
- Ну, прощайся.
- Катенька, привет!
- О! Здрасте!
- У Вас новая причёска!
- Да, "Венчик мира" называется.
Вам что, переговорить?
- Нет. Пришёл попрощаться.
- Вы вроде не собирались.
- А я как солдат.
Полная готовность за 15 минут.
Всё моё ношу с собой.
- Дома нельзя поговорить?
- Бабушка, я по делу.
- А куда уезжаете, если не секрет?
- В Воркуту. Хватит тут колготиться.
- Гражданин, милицию, что ли вызывать?
- Я сам милиционер, бабушка.
Все прощаемся. Привет Славке.
Кстати, неплохой парень.
Тамаре Васильевне, разумеется.
Всякие пожелания, приветы.
Простите, товарищи.
Извините.
Дурдом, что ли какой на экскурсию
выпустили?
Извините, товарищи.
Ничего страшного. Это бывает.
Никто не хочет заниматься делом.
Валюша, скажи, когда уходит поезд
в Воркуту?
Девушка, долго это будет продолжаться?
Очередь стоит.
Очередь - два человека.
Вы за десятерых шумите.
Что? В 21-40? Спасибо.
Всё. Кончилось моё терпение.
Дайте жалобную книгу.
- Славу можно? А Тамару Васильевну?
- Дайте мне жалобную книгу.
Скажите, что с переговорного звонили.
Ну, что у Вас там?
Помрёте, не переговоривши!
Помню, ранило меня.
Трясусь в медсанбатской машине,
прижался к борту.
Осколок в лёгкое попал, в 43-м.
Наклонишься вперёд, думаю, кровь
горлом хлынет. Всё, думаю, гроб.
Так долго не проживёшь.
И только одна мысль в голове:
если б мне разрешили прожить ещё год.
Огромный год. Миллион таких вот
бесконечных минут.
Чёрт-те знает, что бы я сделал
за этот год?
Я бы работал по 15, по 20 часов.
Чер-те знает, может я чего-нибудь
сделал бы?
Слушай, друг, а ты не знаешь?
Вот такая песня:
Не для меня...
Забыл мелодию.
Слова очень хорошие:
Не для меня придёт весна,
И песней жаворонок зальётся...
И чего-то там...
Кто ж там в роще-то?
Кто-то там в роще отзовётся
с восторгом чувств не для меня.
Не помнишь?
Сейчас узнаем...
Прошу прощения за вторжение.
Я вижу, вы интеллигентные люди.
Товарищ капитан 3 ранга,
Вы на каком фронте воевали?
- На севере.
- Ну, неважно. Я прошу прощения,
мы во время войны пели песню.
Может слышали?
Не для меня придёт весна...
Чёрт! Дальше...
И песней жаворонок зальётся...
И кто-то...
Не помню.
Я прошу прощения за вторжение.
Приятного аппетита.
Я прошу прощения.
Ребята, я прошу прощения.
- Вы поёте под гитару песни, да?
- Ну, поём.
Правда, она не модная, но мы
во время войны пели её всем взводом...
Мелодию забыл, но может...
вспомните. Может, слова знаете.
Значит так: не для меня придёт весна,
и песней жаворонок зальётся...
Че-то забыл тут.
Кто-то там в роще отзовётся
С восторгом чувств не для меня.
Не помните?
- Ты не помнишь?
- Мелодия какая?
- Мелодия - сложно, брат.
- Нет, не знаю.
Ну, извините.
Катя?!
Катенька, как же ты тут оказалась?
А ну-ка, пойдём...
- Товарищ Ильин, пойдёмте отсюда.
- Не, Катенька,
я тебя сейчас с таким лейтенантом
познакомлю.
Где ж этот медик?
Ну, ничего страшного, садись, Катенька.
Прошу Вас. Салфеточку возьми.
- Нет, я не пью. Меня от неё мутит.
- Ну, никогда не заставляю.
Александр Петрович, ну не надо.
Ведь с этого всё и начинается.
Вы не видели научный кинофильм
"Это мешает нам жить"?
Идёмте отсюда. Здесь неудобно
девушке сидеть.
Что обо мне могут подумать?
- А ты не думай, что о тебе думают другие.
Старайся быть независимой от чужого
мнения.
Как же не думать? Мы же не одни
живём, в человеческом обществе.
Ой, Александр Петрович, ну не надо.
Идёмте лучше к Тамаре Васильевне.
Она зачем-то хотела Вас видеть.
- Ай трай ту ду май бэст.
- Чего?
- Ради Вас - всё, что угодно.
- Вот, спасибо.
- Только не это.
- Ах, так? Тогда я тоже буду пить.
Пожалуйста. Сколько Вы - столько и я.
- О, хвалю.
Только мне нельзя.
Я сейчас сразу буду пьяная.
Кать, а ты закусывай.
Кать, ты закусывай, закусывай.
Началась война,
она одна меня провожала.
Мы сидим на машинах,
женщины ревут вокруг.
А она смотрит снизу вверх
и говорит:
"Видишь, какая у тебя будет
бесчувственная..." и запнулась.
Моторы тарахтят, ничего не слышно.
Я говорю: что? Что ты сказала?
Она говорит: видишь, какая у тебя
будет бесчувственная жена.
Невозможно.
Потом машины поехали.
Она бежит и молчит.
Потом чего-то мотор, что ли заглох.
Остановились.
Она прислонилась к водосточной трубе.
Смотрит.
Потом машины опять поехали,
она опять побежала.
Потом отстала.
Катенька, а тебе всё, хватит.
Сбор у них был в Мерзляковском
переулке, где музыкальная школа.
Жарища была жуткая.
Я его одна провожала.
Все уже сидели в машинах.
Кругом все плачут, ревут.
И я стою, тоже хочу заплакать
и не могу. Не могу.
А он так смотрит на меня,
улыбается весело так.
Я ему говорю: вот видишь, какая у тебя
будет бесчувственная жена.
А тут шум, крики, рёв мотороов.
Конечно, он не расслышал.
А может и расслышал, не знаю.
Он говорит: повтори, что ты сказала?
Ну, что повторять?
Потом все побежали,
машины все поехали.
Ну, я, конечно, побежала.
А их машина почему-то остановилась.
Понимаешь? И я остановилась.
Стою, смотрю на него,
сказать ничего не могу.
Мне обидно, что слов он моих
не расслышал. И заплакать не могу.
Вот так стою...
Как дура, в общем.
Ну, потом их машина завелась...
Ой!... И они поехали.
Ну, а дальше что?
Том, ты чего это кофточку одела?
А что такого?
Почему я должна в халате сидеть?
- Причёску на ночь глядя делает...
- Ну, тебе что, Слава? Иди, учись.
Не придёт он, Том. Уехал.
Тебе это ещё непонятно?
У - е - х - а - л!
Совсем. Уехал!
Иди лучше посуду помой.
Третий день уже не мыта.
Знаешь, мне просто интересно, какое
ты имеешь право со мной так разговаривать?
Почему я должна тебя выслушивать,
когда мне причесаться, когда мыть посуду?
Вот я захотела сейчас -
и я оделась.
Я захотела - и причесалась.
Понятно?
Ну вот видишь?
Это он.
Ну, поди открой.
- Катя твоя пришла.
- Хорошо, помою посуду.
Здорово!
А-а! Опять на Лидочку ишачишь?
Ну, давай, давай.
С ума сошла?
А ну, дыхни.
- Ты где нализалась?
- А какое тебе дело?
Какое тебе дело?
Стул!
- Не сюда. Туда!
- Сюда?
Что же я пою?
Нужно же чардаш...
Ой, точно!
Ну, пляши!
Ну, давай же, пляши!
Ты с ума сошла, что ли, Катя?
Ты должен выполнять, что тебя просит
женщина. А то я уйду.
Всё, всё. Чего делать-то?
Ну, смотри...
Так, руки к себе... От себя...
Ой, Тамара Васильевна, дорогая!
Тамара Васильевна, у меня к Вам
дело.
Пойдём ляжем.
Снимай пальто.
Сейчас я тебе принесу укрыться.
Э! Студент!
- На, тебе.
- Что это такое?
Убиралась у твоей Лидочки,
обнаружила её знаменитые конспекты.
Я их тебе переписала.
- Что, за весь семестр?
А-а... От нечего делать.
У меня всё равно бессонница была.
Ну, Катя!
Что ты стоишь?
Иди учись.
Чего хотела Вам сказать-то...
Ваш Ильин-то уехал!
В Воркуту уехал. Сегодня с вокзала.
Точно. В Воркуту.
Спи, глупенькая.
Ну, что ты болтаешь?
Да, да.
Здравствуйте... У Вас двери...
Это Вам.
Это Саша купил для Вас
и оставил у меня. Так и лежит.
- Значит, он ещё раз был у Вас?
- Нет, нет.
Вот тогда, когда приезжал,
тогда и оставил.
Теперь он, наверное, уехал.
У него же отпуск кончается.
А, отпуск.
Это я знаю.
- Не топят у Вас?
- Не топят.
И у нас тоже не затопили.
До сих пор. Представляете?
- У Вас же рефлектор есть?
- Как-то не пользуемся им.
Ну, почему?
Надо включить.
Вот и всё.
Вы его пережгли!
Я боюсь тока!
Я всё сделаю сейчас.
- А Вы понимаете, да?
- Да. Я инженер.
- Я разденусь?
- Да, конечно.
У Вас пассатижи есть?
Плоскогубцы?
- Какие это?
- Ну, плоскогубцы, может, отвёртка?
Том, посмотри, что она сделала.
Она передула конспекты
за весь семестр. Здесь же формулы!
Адский труд! Посмотри!
Слава, разбуди Катю, отведи её домой.
Я тебе помогу.
Вот это? Такие?
Верхний свет выключите,
а то нагрузка...
Тамара Васильевна, простите,
я тут нашумела...
Вообще-то я не люблю пить,
Вы знаете. Но такая история получилась.
Всё нормально.
Держись за меня. Поплыли.
Тамара Васильевна,
я хотел Вам сказать.
Дело в том, что я погрешил
против Саши.
Тогда, когда говорил с Вами.
По поводу хотя бы этой истории,
когда его исключили из института.
Понимаете, с этого всё в сущности
и началось.
Понимаете, он был единственный,
который сказал Фомичеву всю правду.
Он был один, который повёл себя
как мужчина. Один.
А нас было в группе 20 человек.
И он был единственный, который сказал
подлецу, что он подлец.
Который сказал негодяю,
что он негодяй.
А мы все стояли рядом.
А потом ему предложили восстановиться.
Он отказался и уехал.
Стал работать шофёром
на самых тяжёлых трассах.
И никогда об этом не жалел.
И вообще, я ему в жизни завидую.
Потому что он хозяин своей судьбы.
Вот так.
Здравствуй.
Разве ты не уехал?
Завтра.
Что ж, если переночевать -
комната свободна.
О, знакомые всё лица!
Привет.
Нина Мамиконовна! К телефону.
Слушай, ты не верь ему.
Это же женатый человек.
У него ж трое детей.
Куда он их денет?
Шут ты гороховый, всё-таки.
Вы там поправляйте линзу,
главный инженер.
Кстати, я тут Вам хотел сказать...
Тамара Васильевна,
можно Вас на минуточку?
Если я не ошибаюсь, Вам взбрело
в голову, что я, так сказать, неудачник.
Я лично этого не нахожу.
Считаю себя полезным членом общества,
и, кстати, более полезным,
чем вы все вместе взятые.
Вот я качу по снежной дороге,
и солнце! И я песни пою!
А через 700 километров
меня ждут люди.
И я им вот так вот нужен.
И я к ним доеду.
И мне всё это нравится,
как вот вам ни странно.
Так что учтите: прикидываться ради
вашего удовольствия лучше,
чем я есть на самом деле,
я не намерен.
Человек должен оставаться самим собой.
Самая выгодная позиция.
Да, иногда вот тянет на родные места.
Не получилось.
Тем лучше.
Так что запомните: я свободный,
весёлый и счастливый человек.
И буду ещё счастлив разнообразно
и по разным поводам.
Чего и вам желаем.
На том - ауфвидерзейн!
Саша... Подожди.
Саша, я горжусь тобой.
Я горжусь.
Ты мной?
Что ж ты скукожился,
главный инженер?
Тебя чего, шокирую?
- Ну, пошли.
- Я уйду, когда меня хозяйка попросит.
Том, мне уйти?
Ладно. Разбирайтесь тут без меня.
Всего доброго.
Том, может мне всё-таки уйти?
Ты скажи, я пойму.
Уйти?
Сашенька!
Ну что с тобой? Саша?
- Том! Ты прости меня.
- Успокойся, Саша. Иди садись.
Вот так. Садись. Успокойся.
Я твои письма всю войну носил с собой.
Бечёвкой перевязал и таскал
в вещмешке.
Потом после госпиталя
куда-то пропали.
Война кончилась,
всё стало казаться в прошлом.
Впереди новая жизнь,
новые радости.
Зачем возвращаться к старым
местам...
Ты прости меня, Том?
Ну что ты, Саша, мне руки целуешь?
Они же грязные.
Ну что ты кофточку целуешь, Саша?
Ты такой умный, честный, хороший.
Ты меня звал с собой куда-то,
помнишь?
Если ты не передумал - я согласна.
Давай уедем.
- Ты не пожалеешь, Тома.
- Я не пожалею, Саша, я знаю.
- Сколько ты из-за меня натерпелась!
- Ну что ты, Саша? Все терпели.
Такое время было.
Вся страна терпела.
Я как тебя проводила,
сразу на курсы медсестёр пошла.
Уколы, шины...
Пять месяцев проучилась.
А после Люсиной смерти,
когда я Славку взяла к себе.
Я тогда в госпитале работала.
Он был маленький - два года.
Брала с собой. Он набегается по палатам,
заснёт где-нибудь. Потом ищи его.
Потом я болела полгода сильно.
А на фабрику вернулась
уже в самом конце войны, Саша.
Работали по 16 часов.
На всё хватало.
И теперь хватит.
Я здесь хорошо жила.
У меня было в жизни много счастья.
Дай Бог каждому.
И потом - я никогда не падаю духом.
Никогда.
А теперь у нас будет всё иначе.
Ты спи, Саша.
Завтра воскресенье.
Можно поехать в Звенигород.
Там очень красиво.
Я,правда, ещё там не была,
но говорят.
В Архангельском очень красиво.
Я там тоже ещё не была. Но говорят.
Вот, Сашенька, только бы не было войны.
Только бы не было войны.
Только бы не было войны.
12 comentarios:
Mayúsculo ensayo de una película muy buena. Felicidades. Jordi
Donde podemos ver la película en español
Pues en plataformas. Pero yo usé unos subt para la versión rusa gratuita de Youtube. Francisco
En Youtube solo en ruso
Gracias Jordi
El renacer de algo ya requiere de algo tan vital como el volver a la casa abandonada, al pasado que abruma y en este caso al reencuentro con un fuego que parecía extinto. La guerra es algo que seduce al soldado y le ata las manos al hombre de paz y en medio queda un margen que anticipa el final de todo lo que rodea a ese espacio.
Al menos para mí el amplio ideario que resume esta obra en los cinco momentos que se describen de manera amable en la critica ensayo que Francisco Huertas Hernández desnuda me da la visión amplia de un mundo que siempre circula en las ideas que lo han creado, el amor, el trabajo, las obligaciones, la familia, la vida del día a día. La supervivencia que pase lo que pase es lo que nos ata a el basural en donde habitamos. La necesidad de una sordera frente a todo el ruido que esta presente por doquier y el salvavidas que surge siempre para salvarnos de una muerte mental segura, el único atisbo de grandeza frente al horror EL AMOR.
Marcelo López
Muchas gracias amigo Marcelo
Lamentablemente, el mismo día que terminé este gigantesco estudio, que, previamente, se me había borrado casi entero, y tuve que reescribir desde cero, lamentablemente, ese mismo día, el destino dictaminó, de nuevo, en mi contra. Tómochka no me esperaba
Esta película es muy importante para mí. No sólo es una gran historia de amor, admirablemente iluminada, encuadrada, filmada, e interpretada, con los grandísimos Lyubshin y Gurchenko. La gran actriz de Jarkov, a la que siempre he adorado, como cantante y actriz, siempre entre la contención emocionada y el histrionismo, y con su mirada, que basta para llenar la pantalla...
Monumental y analítico comentario de una obra maestra del cine ruso- soviético igualmente monumental.
Gracias amigos
De mi monografía extraigo este párrafo esencial:
Tamara telefonea a su sobrino (Slavochka). Le dice que Aleksandr Petrovich no se ha ido (Славочка, Александр Петрович ещё здесь. Понимаешь? Александр Петрович ещё не уехал). El chico se desespera de la obcecación de su tía. El amor es así: no conoce negativas, no acepta hechos, ni argumentos, cree, siempre cree en el regreso. No ama quien no cree en el absurdo. Este saber del corazón, de la fe, que Tertuliano (160-220) condensó en su afirmación: "Credo quia absurdum" o "credibile quia ineptum". ¡Cuánto más absurdo más se afianza el amor! En la desesperación, en la muerte, en el abandono... el amor no cesa de crecer y creer. Tamara es una loca, como dice su sobrino, porque ama, sí, es absurda, estúpida: "¡Te voy a encerrar como a una loca, ¿entiendes?" (Тома, я тебя запру, как помешанную, поняла?).
Publicar un comentario